— Я так понимаю, это результаты, — кивнул я на
папку в ее руках.
— Да. Я проверила их дважды. Ошибки быть не
может.
С этими словами она положила папку мне на
стол.
…С тех пор часто думаю, что было бы не приди
Марина ко мне, не загляни я в ту папку. Столько «если бы» и каждое бьет
невыносимо больно.
Конечно, я не поверил Марине на слово. Я все
перепроверил и позаботился, чтобы не было подлога, лично за всем проследил. Я повторял
анализы снова и снова в отчаянной попытке добиться другого результата, но он
всегда был один. И в конце концов, я сдался.
Крис не просто ранила меня своим
предательством. Она меня убила. Я умер и сгнил заживо. За эти пять лет я
разучился дышать без нее. Не понимал, как дальше жить. И надо ли…
Но Крис попросила проверить все еще раз, и я
ухватился за эту возможность. А вдруг? Я все еще хотел верить той, кого люблю.
И ненавижу.
Казалось, самым сложным будет встретиться с
Андреем лицом к лицу, но нет. Намного сложнее – не пороть горячку.
Так и подмывает немедленно бежать куда-то,
сдавать анализы, что-то делать. Но я останавливаю себя. Сначала надо все
хорошенько продумать. Нельзя допустить ошибку.
Теперь я знаю – у меня серьезный враг. Бывшая
подруга настроена прибрать моего мужа к рукам. Но она ошибается, если думает,
что я сдамся без боя.
Я возвращаюсь в роддом. Там меня ждет сын. Ему
нужна здоровая спокойная мама. Но эти несколько часов кошмара превратили меня в
развалюху.
В
роддоме меня уже ищут. Медсестра не отчитывает за «самоволку», но осуждающе
качает головой.
— Этак у вас молоко пропадет, — вздыхает она.
Я вздрагиваю. Сама этого боюсь. Но как ему не
пропасть с такими нервами?
И все же я немного успокаиваюсь, когда
приносят Мишу. Он такой маленький, такой беззащитный, так нуждается во мне, что
я на время забываю о своих неприятностях.
Вот он, центр моей Вселенной – мои дети. Ради
них я должна быть сильной. Ради них я переживу все и справлюсь со всеми
неприятностями. Они придают мне сил. За их будущее стоит бороться.
Я кормлю Мишу, когда возвращаются няня с
Никой.
— Мы приходили, но тебя не было, — обвиняет
дочь с порога.
— У меня были важные дела, — отвечаю.
— А где папа? — Ника осматривает палату, даже
в ванную заглядывает.
— Ему пришлось уехать в командировку, — вру.
Я не
могу сказать дочери, что папа сомневается в ней. Это наши взрослые разборки.
Надеюсь, Ника никогда о них не узнает.
Моя
егоза еще какое-то время скачет по палате, но быстро устает. У нее тоже был
тяжелый день. В конце концов, Ника засыпает в кресле. Миша тоже сладко спит,
плотно поев. Бодрствуем только я и няня.
При детях я еще как-то держусь, но теперь,
когда они не видят, не могу справиться с эмоциями. Слезы текут сами. Я смахиваю
их, а они наворачиваются снова.
Няня это замечает.
— Что случилось, Кристина? — спрашивает она.
— Если я могу чем-то помочь…
Я не планировала ей ничего говорить, это
дела семейные. Но слова сами потоком льются из меня, как те же слезы.
Всхлипывая, шепотом рассказываю ей все. Наверное, мне просто надо выговориться.
Быть услышанной хоть кем-то…
Надо
отдать Ираиде Степановне должное: она слушает внимательно, без лишних вопросов
и эмоциональных восклицаний. Этим она меня в свое время и подкупила – своей
серьезностью. Я сразу почувствовала, ей можно доверить ребенка.
