– Валите их! – коротко распорядился Корела, для пущей наглядности проведя большим пальцем по горлу и ткнув указательным пальцем в сторону драпающих мужчин.
Охрана заулыбалась, предвкушая развлечение, поднялась с лавок, потянула из ножен клинки. Стряпчие, осознав опасность, повернули и, петляя и визжа, как зайцы, прыснули в стороны, исчезли между пристенными амбарами и сеновалом.
– Свят, свят… – Тихий выдох заставил боярина метнуть взгляд на крыльцо. Там, в ужасе наблюдая за происходящим, застыли трое слуг.
– Раков, детей лови! – крикнул Михаил Федорович и бросился к ступеням.
Холопы, поняв, что их ждет, кинулись в дом, но врезались в затворенную дверь. Один догадался скакнуть через перила и юркнуть за сложенную у стены поленницу, другие замешкались. Мелькнул брошенный казаком нож, звучно ударился о створку, вынудив слуг в испуге пригнуться, замешкаться. Они снова толкнули двери, вваливаясь в сени, кинулись ко вторым дверям, но не успели – молодой и быстрый казачий старшина, распластавшись в прыжке, дотянулся кончиком сабли до ноги одного, вынудив припасть на колено, тут же рубанул по голове второго, обратным движением добил подраненного.
Запыхавшийся боярин, забежав в дом, только облегченно кивнул, выскочил обратно, перевалился через перила, шумно бухнувшись в какие-то палки и носилки, забежал за поленницу, зло сплюнул:
– Сбежал! Корела, ты его видел?
– Осип это был, няньки Волоховой сын, – отозвался с крыльца казак. – И чего дальше будет, Михаил Федорович?
– Стряпчих в реку, и скажем, что не видели. Ушли и пропали. Холопов туда же, и концы в воду. Сестре велю не искать. И няньку выпороть, дабы впредь за приметами следила! Вот токмо Осипа надобно обязательно словить, – озабоченно добавил боярин Нагой. – Много лишнего видел. И этих…
«Эти» еще бегали по двору, отчаянно пытаясь спасти свои жизни. Писарь, проползя под амбаром, попытался зарыться в сено. Однако многоопытные в грабежах казаки сразу заметили странное шевеление сухой травы и принялись колоть сеновал пиками. Вскоре болезненный вскрик показал им, где находится жертва. Несчастного выволокли за ноги и беззлобно добили усеянным железными шипами шестопером.
Данила Третьяков оказался чуть более везучим – заметил приоткрытую дверь, заскочил в нее, накинул крючок, побежал наверх по ступеням. Однако стряпчий отлично знал, что рано или поздно его все равно найдут и убьют. Он так и не понял, что вдруг такое случилось, и с чего боярин Нагой внезапно взъярился на молодого стряпчего? Но очевидца сего душегубства Михаил Федорович в живых, понятно, не оставит.
За дворцом же с плачем и воем улепетывали от приказчика Русина Ракова семилетние мальчишки. Они тоже ничего не понимали, и им тоже хотелось жить, а не валяться в лужах крови, как двое зарезанных у них на глазах добрых людей.
– Вели казакам закрыть ворота и никого не выпускать, – почти успокоившись, распорядился Михаил Федорович. – Надобно Осипа словить, от тел избавиться да сыск небольшой провести, кто чего видел и слышал? А то как бы кроме сих холопов, – боярин кивнул на крыльцо, – еще какие лишние глаза не случились…
И тут над Угличским кремлем оглушительно запел, зазвенел набатный колокол!
– Кабаний клык мне в печень! – только и смог выдохнуть боярин. – Кто-о?!
Это был Данила Третьяков. Добежав наконец-то до верха лестницы, он внезапно нашел свой путь к спасению и теперь что есть силы раскачивал тяжелый язык могучего набата, поднимая на ноги весь огромный город.
