Любовь от боярыни Морозовой до революции семнадцатого года - страница 6



Так Иван и Верочка провели за сокровенными разговорами всю эту загадочную летнюю ночь. Когда уже стало светать, она мило улыбнулась ему, немного потянулась в своём кресле-качалке и предложила разойтись до следующего вечера. Он поцеловал ей не прощанье руку и, вернувшись в свою комнату, завалился спать.

Ему снилась Верочка. Вот они бредут куда-то по дорожке, в лесу. Лес кончается, они, словно эльфы, взлетаю вверх, и мчатся на перегонки, обгоняя друг друга, туда, высоко в поднебесье, к лучистым, ярким звёздам… Вдруг из грозовой тучи вылетела Татьяна, она схватила его за руку, потянув за собой. Он сопротивлялся. Но всё было бесполезно. Она заставила его спуститься на землю, затащила в беседку, стала целовать, и умолять бросить Верочку. Он старался оттолкнуть её, вернуться к Верочке, но она повисла на нём и не отпускала. Он всмотрелся в неё и, о, ужас! Это уже была не Татьяна, а страшная, изворотливая ведьма! Тогда, собрав все силы, он вырвался из её рук, впившихся в него когтями, и полетел вверх, к звёздам, мечте, к Верочке… Вдруг он услышал громкий окрик:

– Барин, просыпайтесь, все уже за столом, ждут Вас на завтрак.

– Что-что? – пробормотал спросонья Иван Сергеевич.

– Кушать приглашают, велели Вас разбудить, говорят, заспались не в меру. Заявляют, если приехали в деревню, надо очень рано вставать, завтракать и больше гулять на свежем воздухе!

Ивану стало неловко. Он быстро выскочил из постели, оделся, слуга принёс ему холодной воды в тазике, помог умыться, и он помчался со всех ног в столовую. Гости чинно сидели и ждали его прихода. Хозяин весело улыбнулся и произнёс:

– Ну, как? Крепко спиться на деревенском воздухе? Не то, что у нас в столицах-то?

– Да вот, поди, ты, разоспался, – сконфузившись, ответил он, – дома-то встаю совсем рано, ещё до восхода солнца…

– Ну, ничего, брат, не смущайся, такое здесь со всеми приключается. Свежий воздух бодрит и лечит. Скоро сам увидишь, вся усталость пройдёт! Отдыхай, набирайся сил. И кушай, Ванюш, кушай, у нас здесь всё своё, добротное, полезное, отборное. Не то, что в столицах на рынках продают!

– Премного благодарен за внимание и заботу, Фёдор Николаевич! – при гостях не хотелось фамильярничать, называть друга только по имени. Но Федор предупредил:

– Без церемоний, без церемоний, Ванюша! У нас тут все свои и всё попросту!

Слуги стали обходить с подносами, наполненными едой, гостей, сидевших за большим круглым столом. В середине его кипел медный самовар. Он фыркал, чихал, охал, ахал, словно говоря: «Поторапливайтесь, господа хорошие, ведь я уже перекипаю, боюсь, не выдержу такого напора. Апчхи! Ну же, пейте мой кипяточек! Апчхи-и-и-и!». Горячая вода из носика стала капать и брызгаться, растекаясь на медном подносе, где размещался и сам пузатый самовар. Он, словно добротный господин, стоял на столе в центре, пыжился и, вроде, даже подсмеивался над ними: «Вот, господа, какой я важный и персонистый. Не вы меня поите, я Вас пою! По-то-ра-пли-вай-тесь». Слуги стали заваривать в фарфоровых чайничках китайскую заварку, перемешанную с травой кипрея. Русские, до революции, любили пить копрский чай. Во-первых, экономнее, сам чай был очень дорогим. Во-вторых, полезнее. Иван-чай, (кипрей), придавал силы, здоровье. В-третьих, очень ароматно и приятно пахло из заварочников.

Присутствовавшие чинно потягивали чай из блюдечек. Уж очень он был горячим! Иван Сергеевич заметил – Верочки не оказалось на месте. Она сказалась больной. Он занервничал, решил: утомил девушку ночными разговорами. Стало неудобно, неловко. Не понимал, как выразить ей сочувствие, чтоб никто не догадался, не заметил. Боялся скомпрометировать. Мало ли что подумать могут. А она девушка молодая, ей жить, да жить! Ах, как неудобно… Навестить её или нет?