Любовь по-немецки – 2. Особые отношения - страница 23

В эту осень я влюбилась в Германию. Я стала чувствовать ее. Мои языковые навыки тоже продвинулись далеко вперед, и я получаю теперь огромное удовлетворение от того, что я начинаю понимать, что говорят люди вокруг меня. Сам язык уже давно не кажется мне грубым. Я прониклась его особой мелодией и жадно впитываю в себя окружающую меня в повседневности речь. Каждый вечер я с особой тщательностью выписываю в мой ежедневник, который я превратила в тетрадь по немецкому, новые слова, а чаще- целые выражения. Я слушаю сказки на немецком, потому что они наиболее легки для понимания. А после того, как Йенсу наконец надоест вставать по утрам вместе со мной, чтобы следить за моими сборами в школу, я найду себе приятное и полезное развлечение. Теперь пока я наношу макияж и пью утренний кофе, я смотрю в гостиной новости по местному телевидению. Это передача типа «Доброго утра», которая ежедневно по утрам выходит в эфир. Здесь освещается все подряд: от новинок моды и хроники светских событий до рецептов выпечки пирога и гороскопа на сегодня. Я не понимаю большую часть из просмотренного, но мне нравится слушать немецкую речь, и я считаю, что это полезно для усвоения языка. Рекомендации смотреть телевидение и слушать новости нам дали и в школе. Как и любой немецкий гражданин, Йенс обязан платить за телевидение, независимо от того, смотрит он его или нет, и вообще имеется ли собственно в доме телевизор. Налог на телевидение входит в число обязательных в Германии. Поэтому глупо не использовать то, за что и так заплачено, тем более с пользой для себя.

В доме Йенса нет книг, совсем. Одну единственную, какой-то явно не читанный бульварный роман, я нашла в прикроватной тумбочке Йенса вместе с каучуковым коричневым дилдо. Для меня, выросшей в семье, где стены всех комнат от пола до потолка, словно в библиотеке, уставлены книгами и где ни дня не проводят без чтения, это необычно.

Много раз я хотела найти фотографии, но здесь их тоже нет, как будто у Йенса совсем нет прошлого. Ему 60, и мне с трудом верится, что не осталось никаких следов его прежней жизни. Однажды я решаю спросить его об этом. Он извлекает откуда- то из шкафа старый потертый фотоальбом. Но большинство фотографий в нем отсутствует, видны только следы клея на месте вырванных снимков. Куда он их подевал? Он прячет их от меня специально? Ответов на эти вопросы я не получу никогда. Среди тех фотографий, которым повезло остаться, нечеткие сепиа-снимки какой-то заснеженной дороги перед незнакомым домом, на дороге сидит собака. Собака еще на нескольких кадрах. Две или три фотографии маленького Йенса, в том числе такая знакомая для меня, рожденной и воспитанной в СССР, фотография ребенка, позирующего с игрушечным телефоном и трубкой, поднесенной к уху.

– Сколько тебе тут лет?

– 5 или 6, – сияет Йенс, – смотри какой я тут кучерявый.

Действительно, здесь он маленький арийский ангелочек: светлые глаза и белокурые густые кудряшки. Сейчас в его стрижке «полубокс» с собранным пирамидкой маленьким чубчиком как у пупса трудно угадать былую роскошь кучерявой шевелюры. Фотография абсолютно такая же, какие я видела во множестве у себя на Родине. Практически в любом альбоме советской семьи можно встретить фотографию сына или дочери с игрушечным телефоном. Точно такая же стоит на полочке в квартире у Жени. Это совпадение в жанре съемки, выбираемой фотографами тех лет в двух абсолютно разных странах, тоже поражает меня. Конечно, я считаю уместным промолчать про фотографию Жени, имя которого словно красная тряпка для моего супруга. Ведь он прекрасно понимает, от кого исходит реальная опасность вернуть меня обратно и к кому я убегала не так давно.