– Кто ты, дерзкий отрок? – вопросил он, сдвинув кустистые брови. – Как смеешь нарушать наш совет в столь тяжкий для республики час?
Лоренцо выступил вперед. Сердце его колотилось от волнения и решимости. Он склонился в почтительном, но твердом поклоне:
– Ваша светлость! Почтенные синьоры! Имя мое Лоренцо ди Пьеро, я скромный ученик великого Джотто. Явился к вам не дерзости ради, но по зову души и долга.
Приор прищурился. В зале пронесся удивленный ропот. Кто-то вполголоса обронил: «Никак, тот самый, кому маэстро доверил писать Беатриче Портинари?» Лоренцо вспыхнул, но виду не подал.
– Говори же, – нетерпеливо бросил Приор. – Только покороче. Сам видишь, недосуг нам для бесед. Город охвачен страшным поветрием, люди мрут как мухи. Тут не до живописцев.
– В том-то и дело, ваша милость! – горячо воскликнул Лоренцо. – Я пришел говорить об искусстве. О будущем нашей славной школы, основанной Джотто. Ибо эта школа – краса и гордость Флоренции, ее душа и сердце!
Советники зашушукались. Кто-то усмехнулся: «Во дает, юнец! Города чумой изводят, а он о фресках толкует!» Но Приор жестом призвал всех к молчанию. Взгляд его стал пытлив и внимателен:
– Допустим. Но причем тут Синьория? Ты же знаешь, что Джотто, упокой Господи его душу, трудился не за деньги Коммуны. Его содержали богатые и знатные семьи – Барди, Перуцци… Портинари опять же. Вот к ним и обращайся.
Лоренцо шагнул вперед. Глаза его пылали почти безумным огнем.
– Ваша милость, но разве это только их дело? Разве искусство принадлежит лишь богачам? Нет, оно – достояние всего города, его украшение и слава! И если сейчас оно зачахнет, Флоренция потеряет больше, чем от чумы. Ибо мор губит тела, а утрата искусства убивает души!
По зале пробежал одобрительный гул. Многие советники закивали, в глазах вспыхнул интерес. Лоренцо говорил страстно, убежденно, и речь его находила отзвук в сердцах слушателей.
– Представьте, синьоры, – продолжал он, – что будет, если зараза отступит, а возрождать город станет некому? Кто распишет вновь стены церквей, чьи статуи украсят площади? Чем будет гордиться Флоренция, кроме могил и руин?
Голос юноши дрожал от напряжения. По лицу Приора пробежала тень, он задумчиво потер подбородок.
– Положим, ты прав, – медленно проговорил он. – Цех художников и впрямь – гордость наша. Но чем мы можем помочь? Казна пуста, граждане напуганы. Сейчас не до мецената.
– А я и не прошу денег! – звонко откликнулся Лоренцо. – Я прошу вашего дозволения и покровительства. Пусть Синьория передаст боттегу Джотто… мне! Я сберегу ее, я соберу учеников. Мы станем работать, не покладая рук. Напишем новые фрески, украсим алтари. Люди увидят, что жизнь продолжается. Это вдохнет в них надежду, поможет одолеть страх смерти!
Советники загалдели, зашумели. Кто-то вскочил с места, замахал руками:
– Да он в своем уме? Отдать школу безвестному юнцу? Где это видано?
Но тут встал пожилой, представительный мужчина с орлиным профилем. То был Строцци, глава старинного и могущественного семейства.
– А ведь он дело говорит, – веско произнес он, обводя взглядом притихших коллег. – Искусство нельзя бросать на произвол. Иначе мы уподобимся варварам. Этот юноша пусть мал годами, но велик духом. Я читаю в его глазах решимость и искру таланта.
– Верно! – подхватили другие. – Кому же и принять наследие Джотто, как не лучшему из учеников!
– А он талантлив, я слыхал! Сам Портинари к нему благоволит…
