У витрин универсального магазина чистильщик-айсор[3] наводил при помощи двух щеток блеск на ботинках клиента, сидевшего на высоком стуле.
– Мил-человек! – обратился к нему торговец. – Не подскажешь, где здесь театр?
– Какой театр? – деловито переспросил чистильщик обуви.
– Какой-нибудь… – растерялся торговец, – где актрисы работают.
– Откуда приехал? – печально спросил айсор.
– Из Касимова, – признался торговец.
– Понятно… – кивнул курчавой головой представитель древнего народа. – По этой улице пойдешь, в конце будет Большой театр, а напротив его – Малый.
– Благодарствуйте! – обрадовался торговец и заспешил в указанном направлении.
– Стой! – окликнул его чистильщик.
– Что? – испуганно обернулся яблочник, боясь, что чистильщик потребует за справку денег.
– А Касимов – это где?
– Как где? – обрадовался бесплатности торговец. – На Ловати!
– А Ловать – это что? – выпучил катарактные глаза чистильщик.
– Река! – удивился в свою очередь торговец.
Задрав головы, Галя и ее провожатый взошли под колоннаду Большого театра.
– Как фамилия матери? – спросил вахтер служебного входа Большого театра.
– Как у меня! – гордо ответила Галя, вдохновленная мыслью о том, что мама работает в доме с такими большими колоннами.
– А как у тебя? – терпеливо расспрашивал вахтер.
– Лактионова! – выкрикнула Галя.
– Балерина? – поинтересовался вахтер. – Или певица?
– Актриса! – снисходительно пояснила девочка.
– Нет такой! – сообщил вахтер, водя корявым, желтым от никотина пальцем по спискам.
– Как нету? – в отчаянии воскликнул торговец.
– Так и нету, – спокойно ответил вахтер. – Может, в каком другом?
– А в каком? – с вновь появившейся надеждой спросил яблочник.
– Черт его знает… – философски заметил вахтер. – В Москве театров много!
– Сколько? – тихо спросил торговец.
– Штук двадцать, – значительно ответил страж служебного входа.
– Вот горе-горе, беда-то какая! – сползая на стул, прошептал незадачливый провинциал. – Зачем вам столько театров-то? – в сердцах спросил он у вахтера.
– Народ ходит, – пожал плечами вахтер. – К культуре тянется!
– Дяденька! – взмолился торговец яблоками. – Я товар оставил на вокзале, в багажном дворе! Разворуют! Разорят башибузуки ваши московские!
– А что за товар? – оживился продолжению беседы вахтер.
– Яблоки наши… касимовские! – чуть не плача пояснил торговец.
– На каком вокзале? – сочувственно расспрашивал вахтер.
– На Казанском! – заплакал продавец.
– Там могут! – согласно кивнул вахтер. – Там татары грузчиками… народ лихой! Вороватый! Осип Аронович! – вдруг окликнул он худого до патологии парня в тюбетейке и с тортом в руках, проходившего через вертушку.
– Вы такую Лактионову… как маму звать? – спросил он у Гали.
– Мама Клавдия! – сообщила девочка.
– Лактионову Клавдию, актрису, знаете? – спросил вахтер.
– Знаю, – тонким томным голосом, растягивая гласные, ответил парень, – она у Вахтангова служит.
Яблочник, не в силах сдерживать нахлынувшие на него чувства, повторяя:
– Благодарствуйте вам! Благодарствуйте! Вот как все разрешилось-то! – вынул из карманов оставшиеся яблоки и одарил ими танцовщика Большого театра.
* * *
– Подождите здесь! – распорядилась значительного вида тетка с красной повязкой на руке и ушла по полукруглому коридору, в который выходили бесчисленные узкие двери.
Торговец и Галя разместились на крытой красным бархатом банкетке. Торговец с наслаждением вытянул натруженные за день ноги и сразу же задремал. Галя тихонько встала и пошла на неясные звуки, доносившиеся из-за высоких дверей. Она толкнула одну из них и очутилась в кромешной темноте. По дыханию, покашливанию, невидимому шевелению она поняла, что здесь люди. Много людей.
