– Что случилось? – спросил он у военного. – Почему к коменданту?
– Не могу знать! – ответил лейтенант.
– Слушай, друг… – наклонился к нему Ковров. – А нельзя до утра подождать? Тут такое дело… – он оглянулся на дверь люкса. – Я женился вчера. У меня там невеста… жена уже, – и он, привыкший распоряжаться, извинительно улыбнулся.
– Приказано доставить немедленно, – ответил лейтенант. – Машина ждет внизу.
– Полковник Ковров прибыл согласно предписанию в ваше распоряжение, – мрачно доложил Анатолий военному коменданту города.
Генерал встал из-за стола и, держа перед собой бумагу, прочел ее содержание:
– За не санкционированный командованием самовольный вылет из аэропорта «Тушино» в ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое мая тысяча девятьсот тридцать девятого года, в направлении Калинин[23] – Ленинград, полковника Коврова подвергнуть дисциплинарному взысканию в виде заключения его под арест на гарнизонную гауптвахту сроком на трое суток. Командующий военно-воздушными силами генерал-полковник Смушкевич.
Генерал закончил читать. Положил листок на стол и распорядился:
– Сдайте личное оружие, портупею и наручные часы.
– Часы-то зачем? – изумился Ковров. – Вы чего думаете? Я на ремешке повешусь?
– Так полагается, товарищ полковник, – мягко пояснил генерал.
Утром Галина вышла из гостиницы, остановилась, соображая, в каком направлении может быть Александринский театр, сверяясь с планом, кем-то нарисованным ей на клочке бумаги. Была она бледна, с опухшими веками – явным признаком бессонной ночи. Проходя мимо газетного киоска, остановилась. Обычный киоск: газеты «Правда», «Известия», «Ленинградская правда», «Комсомольская правда», «Гудок», «Красная звезда», «Смена», «Литературная газета» и «Красная новь». Все четырехполосные, с мельчайшим шрифтом. Журналы: «Огонек», «Работница», «Крестьянка», «Чиж» и «Костер».
За квадратными, похожими на дачную веранду, окошечками ларечной витрины располагались фотооткрытки: слева летчики, Герои Советского Союза, справа актеры и актрисы советского кинематографа.
Галина купила открытку с изображением своего мужа.
– Этот хороший, – мать положила фотографию Коврова на столик, – чистый.
Потом добавила:
– Сильный… он в Москве?
– Здесь, в Ленинграде, – устало ответила Галина.
– Почему же не пришел? – удивилась мать.
– Его арестовали вчера, – коротко пояснила Галя.
У мамы выпала из рук ложечка с мороженым. Она побледнела.
– На трое суток. За воздушное хулиганство, – поспешила успокоить Клавдию дочь. – Он без разрешения ночью на самолете прилетел сюда… за мною.
– Красиво, – подняла брови мать. – Ты его любишь, – поставила она диагноз, пристально глядя на дочь.
– Я его очень люблю, мама, – как-то очень спокойно и жестко подтвердила дочь.
Они сидели на балконе под десятью колоннами классического ордера Александринского театра, где было устроено летнее кафе.
Внизу, прямо под ними, за огромной статуей Екатерины Великой, проезжала кавалерийская часть Красной армии с духовым оркестром впереди.
Впереди своего оркестра ехал дирижер: одной рукой он держал повод коня, а другой дирижировал, не оборачиваясь при этом к своим музыкантам.
– Почему ты не написала мне? – продолжила тягучий разговор мать.
– Мы вчера женились, – как будто извиняясь, ответила Галина.
– А познакомились?
– Позавчера.
– Такое бывает? – сама себя спросила мать.
– Да, – ответила дочь и первый раз за сегодняшний день улыбнулась.
