Не удалось парню уговорить подругу. Так и уехал ни с чем. Тётка Груня при этом не встревала в чужую жизнь – знала крутой нрав соседки. Да и молодые, поди, меж собою разберутся. А через время и сама Груня укатила на этот самый Север к племяннику и родной сестре – матери Леонида, которая сильно заболела.
* * *
Леонид, конечно, помогал Тосе деньгами, посылками.
– Тоська, ну ты ж какого чёрта, в самом деле, дурью-то маешься, а? – урезонивала подругу Нюра, – смотри, какой парень! Какой парень… Чего ты его обижаешь? Неужели тебе охота безотцовщину плодить? Ну, погляди ты на меня! Думаешь, сладко мне? А детям моим? Эх, Тоська… дура ты набитая.
– Дак ты Лёньку-то не любишь, что ли совсем? – пытала Тосю Надежда.
– Люблю… вроде. Но… мама… она же больная вся… без меня пропадёт.
– «Вроде», «не вроде»! на кой тогда рожаешь-то от него? Пощади ребёночка хотя бы, ему ведь отец нужен. Не знаю, какого тебе ещё парня надо! – это – горбатенькая Таня – бывшая одноклассница и подруга. Сейчас Таня – юрист в швейной артели. Она говорила, а сама чуть не плакала.
Живя в общежитии, где вахтёршей была Евдоха, Таня не раз и не два пыталась поговорить с нею:
– Вы же, Евдоха Павловна, детей оставляете без отца. Дочку-то хоть пожалейте!
– Слушай, ты, юристка! А меня кто пожалеет, а? И чё вы все в наше жительство-то встреваете, не пойму никак? Ну какое ваше собачье дело-то, а? В своих вон переплётах разберитеся сперва, а уж потом к людям лезьте! Тоже ещё…
А через девять месяцев Тося родила второго мальчишку. И опять ураганом прилетел на короткий срок счастливый папаша.
– Всё, Тося! Едем! – решительно заявил отец, поднял приковылявшего старшего сынишку к потолку. – Ух, какой ор-рёл! – Агукнул второму. – На днях получаю квартиру. У пацанов будет отдельная комната. А твоя мать, Тося, не хочет, пусть остаётся.
Тося побледнела. – С кем… остаётся? Она же больная вся! – женщина покачала головой, – у меня, Лёнь, как и у тебя, другой мамы не будет! Ты ведь свою-то не оставляешь.
– Цсс! Опять – за рыбу деньги! – вскинулся Леонид и с недоумением оглядел женщину. – Да вы чё ж такие дёрганные-то, а? Вас чё перцем обсыпали, что ли? – Молодой человек нервно зашагал по комнате. – Да! Не оставляю свою больную, понимаешь, боль-ну-ю мать. Ясно? Пока я здесь… прохлаждаюсь, она… бедная, там мучается… понимаешь? – Леонид поперхнулся, на глазах выступили слёзы. Он подошёл к кроватке малыша, поцеловал его и подтянул одеялко. – Я, Тося, мужик, понимаешь?! Там у меня ещё и работа! И заработки! Да и тебе, в конце концов-то, надо жизнь устраивать или нет? У нас семья, двое пацанов… – Леонид вопросительно посмотрел на Тосю. – Или я неправ?
– Прав… – Тося постояла-подумала, нерешительно вышла на кухню к матери, которая гремела кастрюлями. Дочь потопталась и присела на стул.
– Мам… может…
– Опять «мам»?! Да вы дадите мне житья-то спокойного иль нет? – Евдоха чуть не подавилась от негодования, в сердцах бросила ложки на стол, те со звоном посыпались на пол. – И не «мявкай» мне больше, никуда я не поеду! Никуда! – она закашлялась, осев на скрипучую табуретку, заскулила: – Я вижу, вы смерти моей хочете, честное слово! У меня здоровье ни к чёрту, а вы… – тётка промокнула фартуком веки. – Так меня севера-то ваши и ждут с моими болячками. Да ещё и ребятёшек потащите на мороз! Там они…
Тося, не дослушав, зашла в комнату. Леонид сидел скучный и сурово хмурил брови.
