Не вся уйгурская родня Дильшата приняла меня и маму с первого раза. Некоторые первое время смотрели косо, но потом оттаяли и подружились с Наташей. С 91 года я жила в полной семье, с родителями и новыми братьями. Родители отчима были хорошими, тихими пенсионерами и жили в большом частном доме на окраине Алматы. И я с большой любовью помню их уйгурский дворик, залитый солнечным светом, стену, увитую виноградной лозой, голубую деревянную летнюю кухню и большой сад, где цвели яблоня, груша, урюк и персики. В сезон они падали на сочную траву и мы с братьями и сестрами собирали их для компота.
Я сразу сдружилась с двоюродной сестрой Эсмигюль - моей ровесницей. Вместе мы смотрели за тем, как летом бабушка Аджар, которую все внуки называли “мома” (уйг.бабушка) пекла тандырные лепешки. Нам всегда доставалась первая и я до сих помню вкус горячей хрустящей корочки. А дедушка Аруп, то есть “бува” делал для нас деревянных куколок и мы их украшали травой, цветами и пряжей. Но самым интересным и волшебным было засыпать в саду под звездами. Когда летние ночи были душные, дедушка стелил на траву большой ковер, а бабушка вытаскивала подушки и "копяшки" - толстые и теплые лоскутные одеяла, но не большие квадратные, а длинные и прямоугольные. Мы засыпали на них, считая звезды, а просыпались уже дома. И утром, за столом во дворе, бабушка нас кормила свежими хрустящими лепешками, настоящим маслом, и чаем с молоком и солью - любимым напитком всех уйгуров, который называют "аткян чай". А дедушка срезал перочинным ножиком гроздья винограда и ставил на стол.
Несмотря на то, что мы с мамой переехали к папе в трешку, я часто гостила у своих родных бабушки и дедушки. Проснувшись однажды утром, я услышала приглушенные голоса, доносившиеся из кухни. Вкусно пахло горячими блинами и я осторожно, на цыпочках подошла к двери. Любопытство меня и сгубило.
-Зря я сказала Наташе, что видела Сергея. Она в лице сразу поменялась, - сокрушалась баба.
-Хотела, как лучше, - вздохнул дед.
-Да куда уж! Глаза б мои его не видели. Сам ведь стоял, не знал куда себя деть. В коляску вцепился, взгляд потупил. Я подошла, спросила: “Кто у тебя?” А он мне: “Дочка”. Я только головой покачала и говорю: “А Софушке уже десять лет. Не хочешь на старшую дочь посмотреть?”
-Ох, Аллочка-Аллочка! - в щелочку увидела, как дедушка встал, открыл форточку и закурил. -Обидно! И за Наташу, и за Сонечку. Особенно за Сонечку. Мы ей всю жизнь говорили, что папа умер, а он еще нас всех переживет.
Я, как мышка, прошмыгнула в комнату, свернулась клубочком и заплакала, понимая, что меня обманули и мой папа жив. Просто я ему не нужна.
Тогда я никому ничего не сказала. Горькую правду я узнала лет в двадцать два, после смерти дедушки. В первые годы жизни именно он заменил мне папу и до последних дней называл доченькой. И в самые темные времена, в мое тринадцатое лето, дедушка был со мной, как и другие мои близкие. Он был такой трогательный в своей заботе и любви, что после его скоропостижного ухода, мое сердце еще очень долго ныло.
У меня, наконец, хватило сил и смелости прижать маму с бабушкой и потребовать рассказать правду. Всю без утайки.
Оказалось, в двадцать один мама вышла за моего родного отца, с которым училась в педагогическом институте. Год они прожили на квартире, а потом красавец-мужчина помахал ей ручкой и ушел в закат, сказав, что полюбил другую, то есть мамину подругу. Мама очень страдала и только после развода поняла, что беременна. Она, конечно, рассказала об этом бывшему мужу, на что он ответил: “Мы уже не живем вместе, это не мой ребенок”. Вот так мама со мной под сердцем вернулась в родительский дом, а через несколько месяцев свидетельстве о рождении меня записали как Софью Ивановну Смирнову.
