Стало тихо. Тишину нарушало только дыхание мужчин, легкий треск сухих веток под ногами Ларисы и чириканье птиц, облюбовавших телевизионную антенну. Лариса поравнялась с Арифом и Бураковым, но они даже не взглянули на нее. Мужчины не касались друг друга, но на их лицах было такое выражение, словно они сцепились в смертельной схватке.
– Здравствуйте, – миролюбиво заявила о своем присутствии Лариса. – Со стороны складывается впечатление, что вы репетируете сцену из боевика. Это так?
Бураков повернул к Ларисе искаженное злобой лицо. Ружье тоже повернулось в ее сторону, но тут же, как бы опомнившись, Бураков опустил оружие.
– Извините, этот тип оскорбил меня.
– По-моему, оскорбления были взаимными, – осторожно заметила Лариса.
– Но вы же не слышали начало нашего разговора!
– А что слушать-то вас, – вмешалась женщина на крыльце, вышедшая наконец из молчаливого ступора. – Оба хороши. Вы что, приехали ко мне убивать друг друга, а я потом отвечай, да?
Лариса уже догадалась, что, по всей видимости, это и есть тетка Вероники.
– Он оскорбил меня, подлец, – злобно повторил Бураков.
– И все-таки я считаю, – решила охладить его пыл Лариса, – нужно поскорее прекратить вашу стычку. Вы же так печетесь о собственной репутации. Вы что, не понимаете, чем кончаются подобные скандалы?
– Чем же?
– Большими заголовками в газетах, судебными разбирательствами и тюрьмой. Вам это надо? – в упор глядя на Буракова, спросила Котова.
Потом она повернула голову к Арифу и обратилась уже к нему:
– А вам следовало бы побольше молчать. Ведь Павел Андреевич, находясь в состоянии аффекта, запросто мог заставить вас замолчать навсегда.
– Мне наплевать! – Ариф смачно, по-бандитски сплюнул себе под ноги и направился к машине.
И тут Лариса заметила, что Вероника все это время сидела за рулем в машине и плакала. Ариф открыл дверцу и уселся рядом. Он полуобнял свою подругу, пытаясь таким образом ее утешить. Бураков же, пыхтя злобой, прошел в дом, оттолкнув рыдающую сестру, которая, похоже, впала в истеричное состояние под воздействием всего случившегося. Она смотрела то на брата, то на двустволку, словно не понимая, как оружие могло очутиться в его руках. Лариса оставила молодых людей без внимания и прошла вслед за бывшим полковником в дом. Войдя внутрь, Бураков устало плюхнулся в плюшевое кресло и потребовал у сестры холодной воды. Поскольку женщина продолжала реветь, он прикрикнул:
– Ты что, оглохла, что ли? – после чего грязно выругался. Обернувшись к Ларисе, Бураков пробормотал «извините» и замялся.
Лариса увидела, что руки у полковника дрожат, а под глазами набрякли мешки.
– Он вторгся в мою жизнь, завладел самым дорогим, что у меня есть, – моей дочерью! – завел свою пластинку Бураков.
– Вы говорите о дочери как о собственности, – не выдержала Лариса.
– Я должен ее защищать. Если не я, то кто? И вообще, что вы хотите? Если полчаса назад она сообщила мне, что ждет от него ребенка и собирается идти в загс с этим… – Полковник снова выругался, но теперь и не подумал извиняться.
– Она могла это сказать просто в эмоциональном порыве, – возразила Лариса. – Хотя если она действительно беременна, то скорее всего соберется рожать. И вы – уж извините – вряд ли сможете ее переубедить.
Бураков кинул злобный взгляд в окно, за которым виднелась вишневая «девятка». Вероника с Арифом все еще не уехали и, по-видимому, сидели в салоне. А Бураков продолжал говорить. Однако его речь свелась к грубым оскорблениям в адрес приятеля дочери. Так он и сидел, награждая как Арифа, так и всех кавказцев красноречивыми эпитетами, и тут на пороге появилась заплаканная Вероника.
