Порожний «МАЗ» погромыхивал на поворотах. Последнее время ударили морозы, зима ну никак не хотела сдаваться, шоссе было покрыто снегом, твердая, укатанная дорога скатертью стелилась под колеса. А Ермолаев рассеянно глядел вперед, не обращая внимания на примелькавшиеся окрестности. Что смотреть? Весна идет. Зима злится, а весна идет. Стволы осин наливаются соком, сугробы рыхло оседают, сереют – март на исходе!
Слева, на пустынной поляне, мелькнула одинокая лиственница с искривленной верхушкой, похожая на букву Г. Под ней торчал одинокий покореженный «КамАЗ» – машина ермолаевского соседа, Игоря Филиппова. Здесь был крутой поворот, опасный такой. Третьего дня этот «КамАЗ» не сбавил скорости на повороте и тюкнулся в ползущий навстречу бульдозер дорожников. Оба водителя отделались легким испугом, бульдозер потянулся дальше, а «КамАЗу» не повезло: никак не дождется, чтобы отбуксировали на ремонт.
На крыше кабины сидели две сороки. Ермолаев подивился расхлябанности эвакуаторов, подумал, что надо будет напомнить в автобазе про «КамАЗ», и осторожно разминулся с летевшей полным ходом «Волгой».
Мелькнули буквы «ТВ НН-1» на боку. Ермолаев усмехнулся. Разъездились тут что-то телевизионщики. А может, это те, к которым он катит? Надоело ждать, что ли? Да и ладно, не очень-то и хотелось. Проблем меньше!
Он ехал своим путем.
День был сумрачный, влажный. Небо, тяжелое, точно отсыревшее, низко нависало над землей. Похоже, снова пойдет снег. Надоел уже!
Сзади засигналили. Ермолаев покосился в зеркальце – там моталась светло-серая «Волга», та самая, которая только что пронеслась мимо. Теперь она шла на обгон и старалась прижать «МАЗ» к обочине. Из кабины кто-то энергично махал.
Ишь ты!
«МАЗ» остановился. «Волга» проскочила вперед и тоже встала, взвизгнув тормозами. Дверцы распахнулись, вышли мужчина и женщина и быстро зашагали к ермолаевской машине. Тогда он тоже мягко выпрыгнул на дорогу.
Мужчина вдруг повернул назад к «Волге» и, сунувшись в салон, снова появился – с видеокамерой в футляре. Стал ее расчехлять.
– Вы Виктор Сергеевич? – спросила женщина, поправляя упавшие на лоб волосы. – Ермолаев? Телеканал «НН-1», корреспондент Ирина Петрова. Можно просто Ира. Мы вас чуть не проскочили, да, слава богу, номер вовремя заметили.
И она опять поправила волосы, а потом, сдернув перчатку, протянула Ермолаеву руку. Перчатка была белая. Волосы тоже – не просто блондинистые, а совсем белые. Белая курточка-дубленка и очень светлые, почти выгоревше голубые джинсы. Белые сапожки. Сама белолицая: ни мороз, ни скорая ходьба не разрумянили; а губы розовые, как цветок, и глаза как два диковинных лиловых камня. Таких глаз Виктор никогда не видел. Таких глаз не было ни у кого на свете…
* * *
В дверь затрезвонили буквально через минуту после того, как Люба поговорила с Женькой и положила трубку. Он не набирал по мобильному – это слишком дорого, из Америки-то! Ночью выходил к какому-нибудь автомату (то есть это у него уже ночь, а у нас еще нет восьми утра, льготный тариф и там, и там) – Женька говорил, их мало в городе осталось, потому что у всех теперь сотовые, – и набирал домашний номер. У него было мало денег – какие деньги у студента! – поэтому он называл Любе номер этого автомата, и она ему перезванивала. Сначала это казалось ей совершенной фантастикой – мало того что в Америку звонить (ну что с того, что эта Сасквихенна не слишком известный город, ничего, все равно Америка, там даже университет есть, в котором и учится Любин сын, ее Женька – Евгений Ермолаев!), да к тому же в какой-то автомат, стоящий на перекрестке! Как в кино! Потом она привыкла. А еще через месяц у Женьки в комнате в общежитии тоже подключили телефон, и стало можно звонить оттуда. Конечно, это было проще, но не так интересно. Кроме того, они разговаривали ночью, а Женька в комнате жил не один, а с каким-то японцем, который от каждого шума просыпался и начинал ворчать. Женька со смехом говорил матери, что он уж лучше до автомата пройдется, чем потом всю ночь будет слушать, как Юко шебуршится. Юко – это японца так звали. Поэтому Женька по-прежнему бегал по ночам к автомату.
