– Я хочу извиниться перед Мямлей. И, кажется, должен попросить так же прощения у вас. Не могу вспомнить, когда последний раз вел себя с такой вопиющей развязностью. Просто я… Мне показалось, что я во что бы то ни стало должен добраться до вас, прежде чем вы исчезнете.
– Исчезну? – переспросила она с удивлением.
Лайон немного помедлил с ответом, потом тихо сказал:
– Как улетучиваются сны, когда просыпаешься утром…
И Оливия тотчас же поняла: Лайон говорил то, что думал. Ведь он явно смутился. И это был первый намек на то, что несравненный «золотой мальчик» Лайон Редмонд, башней возвышавшийся над ней и имевший плечи шириной с милю, мог быть уязвим.
«Пусть только кто-нибудь попробует его тронуть», – внезапно подумала Оливия и непроизвольно слегка сжала его руку.
Он тотчас ответил ей тем же. «Никогда не отпускай меня», – обратилась она к нему мысленно и тут же поняла, что эта ее мысль – совершенно неразумная, лишенная логики… В особенности теперь, когда ей вдруг захотелось, чтобы вальс поскорее закончился и она могла бы сбежать. И мчалась бы, мчалась бы стремительно, как выпущенная во время праздничного фейерверка ракета. Или, возможно, отыскала бы укромный уголок и обдумала чувства, охватившие ее сейчас. Такие запутанные, сбивающие с толку… Такие ослепительные, бурные, переполняющие…
Вообще-то Оливия не отличалась импульсивностью – предпочитала досконально разобраться в происходящем и лишь потом делать какие-то выводы. Она и сейчас так бы поступила, но не могла – не могла понять, как получилось, что она танцевала с Лайоном.
Решив, что надо хоть что-то сказать, Оливия спросила:
– Вас ведь некоторое время не было в городе, не так ли мистер Редмонд?
Он коротко кивнул.
– Да, был в Оксфорде.
– И чему же вас там обучали?
– Целому ряду полезных вещей. Латынь, крикет, а еще – как стать богатым. Вернее – как можно богаче.
– В самом деле? Значит, там имеется профессор, обучающий этому?
– Они все учат именно этому. Надо только слушать их должным образом. Вопрос в том, как потом используешь полученные знания. И каких заводишь друзей.
Оливия ничего не имела против богатства, хотя часто находила недопустимо несправедливым его неравное распределение.
– И как же вы намереваетесь разбогатеть?
– Паровые машины. Это весьма разумное инвестирование.
– Паровые машины?
– А если точнее – железные дороги. Я уверен, что паровые машины – это наше будущее. Только представьте себе, мисс Эверси, Великобританию, исчерченную вдоль и поперек железными дорогами. Когда-нибудь вы сможете добраться до Шотландии за считаные часы. Или в Бат. У меня есть также идеи насчет импорта и экспорта. Я думаю, дни каналов уже сочтены… Но разве уместно говорить об этом во время вальса? Не лучше ли высказать мое восхищение вашими… – Он окинул взглядом ее диадему, ожерелье, выпуклости грудей… и не сумел закончить фразу.
Но этот его взгляд словно обдал ее жаром, и Оливия почувствовала, что краснеет.
– Благодарю вас, – пробормотала она вполголоса – как будто и впрямь услышала чудеснейший комплимент.
Лайон вдруг громко рассмеялся. Настолько громко, что многие повернулись на этот смех. Он же проговорил, заговорщически понизив голос:
– Грозная миссис Снид неотступно наблюдает за нами. Я только что видел, как дернулся ее тюрбан. Думаю, это оттого, что она в возмущении приподняла брови.
Тут и Оливия рассмеялась, но тут же притихла, сообразив, что им вовсе не следовало столь откровенно веселиться на людях.
