А Мария Ивановна стала доброй феей. У нее глубокий задумчивый взгляд и совершеннейшее наслаждение. Хотя никаких удовольствий вокруг не видно. Она ни с кем не дерется и не плачет о любви. Можно даже подумать, что любовь принадлежит ей самой.
Васька как-то решил поразмышлять, кто главный. Так-то, конечно, он. Но почему-то все время приходится уступать этому капризному ребенку. Но это, ясное дело, по своей доброй воле Васька делает. А так-то он главный.
Мария Ивановна и Васька никогда не увидятся. Ведь они живут в совершенно разных мирах. Но даже если предположить, что встретятся, то давние знакомые вряд ли смогут друг друга понять. Хоть и разговаривают на одном языке, живут в одной стране. Но одни и те же слова имеют в каждом мире свое, часто противоположное значение. И поэтому Мария Ивановна не просто не поймет, что хочет сказать Васька, ей будут непонятны его поступки, мотивы и чувства.
Вот такие они разные – люди из параллельных миров. Взрослые и невыросшие дети.
Она стояла на вышитой гладкой скатерти и страдала.
Хрупкая хрустальная ваза. Переливалась всеми цветами радуги и боялась. Что ее разобьют.
Вокруг сновали веселые стаканчики-хулиганчики из сервиза. В их радуге, казалось, было больше цветов. Они дрались, и все время рисковали упасть. Каждый шаг отражался в вазе болезненным звоном. Она затыкала уши, пыталась завернуться в мягкую шаль. Но ничего не помогало.
Ужасный, непрочный, опасный звук.
Она пыталась устоять и продержаться. Она даже училась терпению, потому что рядом со стаканчиками возможно было находиться только терпеливым вазам. Тогда ставила в пример терпеливые вазы. «Вот они, – говорила себе, – настоящие. А я – как пластмассовая. Я даже не могу уделить стаканчикам внимание. Мне это стоит таких трудов. Приходится себя уговаривать, чтобы с ними играть. А так не должно быть! Сервиз – это мы. Одно целое, неделимое, очень важное».
Дзынь!
– Это ты рвала мою салфетку! – выдергивает из задумчивости.
Дзынь!
– Это я на ней стояла! – как будто вырывает из собственного мира.
Дзынь!
– Это мой цветок! – и появляется раздражение.
Как натягивается струна, растет напряжение. И уже невозможно терпеть – так гремит все внутри и вокруг.
Дзынь!
– Нет, мой!
– Я не могу! Я больше так не могу! Я люблю стаканчики, но я не могу больше с ними! Выпустите меня отсюда!
У нее ужасно звенело в ушах. Она разбивалась на мелкие острые кусочки. Ломтики горного стекла, в которых отражалась радуга. И они тоже звенели и рассыпались.
Хруст битого хрусталя под ногами.
И тишина.
– Вы где?
– Мы здесь.
– А что вы делаете?
– Мы стоим. Просто стоим. Мы очень хотим, чтобы ты не звенела. Это очень тревожно – слушать твой звон.
– Значит, это мой звон? Не ваш? Тогда я совсем ничего не понимаю. Тогда как же быть? Просто перестать звенеть самой? Это мой звон…
Но стаканчики уже не слышали ее. Они весело искрились в цветах радуги.
– Они прекрасно себя чувствуют и без меня. И не нуждаются в том, чтобы я постоянно рисовала им радугу. А просто не хотят раздраженного звона. Но разве я не должна все время с ними быть? Как находиться рядом, но при этом не разбиться? Ведь только одна я могу сохранить свою целостность, сущность. Только в одиночестве я целая.
Но быть в одиночестве… Без сервиза… Просто вазой. Всегда?
Тогда я тоже разобьюсь!
От горя!
Лучик солнышка осветил хрупкую вазу. Он попал в самое горлышко! И оказался внутри. Она наполнилась светом и хорошим настроением. Вдруг почувствовала в себе тепло, уют и комфорт. Стало очень приятно.
