Той же ночью отряд Полякова оставил позиции. Убитых похоронили в братской могиле на погосте в Петровке – старики сельские помогли. Поляков дал команду двигаться на восток, где уже занимался рассвет. Сам задержался, подошёл к стоявшем кучкой селянам.
– Ну что. Спасибо, отцы, за помощь. Простите, что уходим. Не наша вина. Вот они, – кивнул на свежую насыпь братской могилы, – за вас и за ваших родных жизни свои положили. Но знайте – мы вернёмся. Это только начало. Нет на земле такой силы, чтобы матушку-Русь на колени поставила. За всё ответят гады, за всё спросим! – Он поискал среди селян старика попредставительнее, и вручил ему несколько листов мелко исписанной бумаги. – Вот, дед, храни. Это список тех, кто в могиле этой в селе у вас остался. Вернёмся – памятник поставим. Чтоб все фамилии были. Лично проверю!
Старик кивал головой и моргал слезящимися глазами. Поляков отошёл было от него, потом возвратился.
– Дай-ка на минутку список. – Достал замусоленный химический карандаш, жирно обвёл фамилию Любавина. – Вот этого на первое место поставь. Он у них командиром был. Лихо дрался.
Дед вскинул голову.
– А не ты?
– Я – заместителем. Держись, дед. Дождись нас – не сомневайся, мы вернёмся.
Снял фуражку, оглянулся на могилу, пригладил волосы. На душе было тяжело. «Прощай, Иван Кузьмич», – мысленно попрощался он с Любавиным. За прошедшие три дня ни разу не назвал Жорка своего так кстати пришедшегося заместителя по имени-отчеству. Подумал: «Теперь ему уже всё равно. А как могли бы мы с ним ещё повоевать!».
Светало. Через два часа они были у своих. Встретили их неласково. Отвели в тыл, в большое село. Какой-то майор долго разглядывал документы, грозился разоружить. Орал на строптивого Полякова. Несколько успокоившись, втолковывал ему:
– Ну, пойми ты, голова садовая. Не знаю я, что с тобой делать. Люди у тебя – с миру по нитке. Сам – неизвестно откуда. Куда и как я вас зачислить могу? И потом: вас всё равно сначала проверить надо.
– Нас два дня фашисты проверяли. Видишь – тридцать два бойца. Я – тридцать третий. А было триста тридцать. Ты это понять можешь? Ты посмотри на них! – Он потряс кулаком. – Это чудо-богатыри. Они только что из ада вырвались. И оставили там, – он кивнул в сторону Петровки, – горы фашистских трупов. И восемь танков, между прочим. Ты-то сам хоть одного живого фрица видел?
Майор обозлился.
– Не видел, так увижу. Мы здесь тоже не в бирюльки играть собрались.
Поляков махнул рукой.
– Знаешь что? Ищи начальство. А мы двое суток из боя не выходили и ночь не спали. Товарищей хоронили. Сбегай в Петровку, проверь.
Повернулся к своим.
– Кто теперь командиром будет, не знаю. Но пока я. Видите дерево у хаты? – Махнул рукой в направлении большого тополя. – Вот давайте туда. Отдыхайте. Теперь мы все под ним поместимся, всем место найдётся. Оружия не сдавать.
Строй рассыпался. Люди побрели к тополю. Поляков повернулся к майору.
– Ну что, товарищ майор? Мы все на месте и ждём команды. – Наклонился к майору, почти прошептал: – Только без кипиша, майор. Ты думаешь, это так, шантрапа? С миру, говоришь, по нитке? Видел бы ты их в бою! Соколы! У каждого на счету по паре десятков уничтоженных фашистов. Это я тебе говорю! А как твои себя в бою покажут – это мы ещё посмотрим.
Майор кивнул на Наталью. И с ехидцей:
– И у этой?
– Нет, – протянул Поляков. – У этой не пара десятков. Тут, брат, сотнями считать надо. Она пулемётчица.
