Он всё рассчитал правильно. Если аномалия существовала больше двухсот лет, скопление нужно было искать в достаточно старых подземных полостях. Под этой новостройкой не было ни подвалов, ни катакомб. Оставались пещеры. Скорее всего, здесь оно всё и сконцентрировано. А уж что было источником этих капель: старинное капище или холерный барак, рынок рабов или сожжённый монастырь, он не знал. А проверять не тянуло.
Пещера была большая, но низкая. Лямин пробирался где на четвереньках, где ползком, и всё больше капель ложилось в ощутимо потяжелевший контейнер. Теперь главное – не грохнуть его на пути обратно. Пролив такого количества гарантированно сведёт с ума. Он сам был свидетелем того, как в одинокую каплю вступил на заброшенной ветке метро какой-то московский диггер. Наверное, капля несла, среди прочих, память младенца, погрызенного крысами в роддоме: бывали такие случаи в войну, когда грызуны зверели от бескормицы. С бреда бедняги-диггера началась одна из самых живучих страшилок московского метро.
До последней капли пришлось протискиваться ужом, сняв почти всю одежду и обдирая кожу о потолок пещеры. Кое-как вылезя обратно, Лямин, дрожа, оделся и тронулся в обратный путь с удвоенной осторожностью. Ему удалось ни разу не окунуться и даже найти путь наверх пошире, чем тот, которым он спускался, и всё равно, оказавшись в трубе коллектора, он рухнул на рюкзак и некоторое время лежал пластом. Потом переоделся в сухое и, тяжело опираясь на шуп, двинулся к выходу. Тепло мало-помалу возвращалось в тело, отогревающиеся руки и ноги начинало мозжить и крутить болью. Мысли были такие же: спотыкающиеся, вялые. Он думал о том, что надо позвонить Аркадьичу, чтобы самому не вести машину. А свою тачку можно на день оставить на стоянке у коллектора: там никто не ходит. Думал о том, что одной простудой он не отделается и наверняка сляжет на неделю. Потом подумал, что недели у него нет, и даже дня нет. Потому что завтра надо сдавать собранное.
Лямин шёл по асфальтовой тропинке в парке над рекой, делая вид, что прогуливается, рассматривая нечастых прохожих, идущих навстречу. Всё было просто. Видишь у встречного лицо – гуляй дальше, жди. Лицо его настоящего работодателя всегда бывало чем-нибудь закрыто: капюшоном, лыжной маской, один раз даже забинтовано до самых глаз. Порой там, где они встречались, каждый раз будто бы случайно, было так темно, что удавалось различить только силуэт. В этот раз работодатель мимикрировал в политического активиста: мешковатый камуфляж, лицо спрятано за балаклавой, бандана со знаком «Анархия», за плечом – плакат на увесистом древке. Лямин оценил профессиональное владение чёрным юмором.
– Контейнер! – негромко приказал «активист».
Лямин осторожно протянул свою ношу. Работодатель взвесил её на руке.
– Девять месяцев и шесть дней.
– Почему так мало, Жнец? – осторожно спросил Лямин.
Имя было еще одним, и не последним, неизвестным в его работодателе. Хорошо хотя бы, что он объяснил, как к нему можно обращаться, в качестве премии за один особенно удачный сбор.
– Обычная ставка – «активист» пожал плечами – А что бы ты хотел?
– Да я чуть не замёрз там, в этой пещере! И чуть не утонул! И сейчас температура под тридцать девять! Вот схватит меня ревматизм, и что я буду с этими днями делать? На хвост нанизывать?
– Не схватит, не бойся – улыбнулся силуэт под балаклавой – Ладно, еще неделя, уговорил.
