Квартет Ко Пайерса перешел от тягучей мелодии «Дюймового червяка» к стилизованным «Эскизам фламенко», при исполнении которых блистал молодой черный трубач Билли Эверсол.
– Я, конечно, тут же позвонил в полицию, – продолжал Фрирс. – Они помчались в Ок-Парк, в дом Хансена. Но он прибыл туда раньше. Его «Рэндж Ровер» стоял около входа. Дом был охвачен пламенем. Когда огонь погасили, в доме обнаружили тела миссис Хансен и Дениз – обе были убиты выстрелом в голову сзади из пистолета крупного калибра – и обугленное тело Джеймса Б. Хансена. Его идентифицировали по карточкам дантиста. Полиция решила, что он покончил с собой, воспользовавшись тем же самым пистолетом.
Курц отхлебнул пива, поставил стакан и сказал:
– Двадцать лет назад…
– Будет в следующем месяце.
– Но ваш Джеймс Б. Хансен на самом деле не мертв.
Джон Веллингтон Фрирс заморгал, глядя сквозь круглые стекла своих роскошных «армани».
– Откуда вы знаете?
– В противном случае зачем вам мог бы понадобиться детектив?
– Ну да, конечно, – согласился Фрирс. Он облизал губы и снова глубоко вздохнул. Курц понял, что этот человек испытывает боль – не только эмоциональную, но и серьезную физическую, какая бывает от болезни, и эта боль мешает ему дышать. – Он не мертв. Я видел его десять дней назад.
– Где?
– Здесь, в Буффало.
– Точнее?
– В аэропорту. Если еще точнее, то в зале номер два. Я уезжал из Буффало – я дал здесь два концерта в концертном зале Клейнхана – и купил билет на рейс до «Ла Гардиа». Я живу в Манхэттене. Только я успел пройти через металлодетектор, как вдруг увидел его на другой стороне зоны безопасности. Он держал в руках дорогую коричневую кожаную сумку и направлялся к дверям. Я закричал – я выкрикнул его имя, попытался догнать его, но люди из охраны аэропорта остановили меня. Мне не позволили вернуться обратно через металлодетектор, чтобы броситься за ним. А когда охранники наконец-то отпустили меня, он давно уже скрылся из виду.
– И вы уверены, что это был Хансен? – осведомился Курц. – Он выглядел точно так же?
– Ни в малейшей степени, – ответил Фрирс. – Он стал на двадцать лет старше и на тридцать фунтов тяжелее. Хансен всегда был крупным мужчиной. Он сам рассказывал, что, когда учился в колледже в Небраске, играл в футбол защитником. Но теперь он показался мне еще крупнее, еще сильнее. В Чикаго он носил длинные волосы и бороду – в конце концов, это было начало восьмидесятых, – а теперь у него оказались короткие седые волосы, подстриженные на военный манер – ежиком, – и он был чисто выбрит. Нет, он очень мало походил на того Джеймса Б. Хансена, который жил в Чикаго двадцать лет назад.
– Но вы уверены, что это был он?
– Абсолютно, – сказал Фрирс.
– Вы обратились в полицию Буффало?
– Конечно. Я потратил несколько дней на разговоры с разными людьми. Мне кажется, что один из детективов на самом деле поверил мне. Но в справочниках по Буффало и окрестностям нет никакого Джеймса Хансена. Никакого Хансена или человека, подходящего под его описание, нет ни в одном из местных университетов. В Буффало нет ни одного психолога, который носил бы такое имя. А дело о гибели моей дочери официально закрыто.
– И что вы хотели бы, чтобы сделал я? – спросил Курц, понизив голос.
– Видите ли, я хочу, чтобы вы…
– Убил его, – договорил Курц.
Джон Веллингтон Фрирс часто заморгал, голова музыканта дернулась назад, как будто его ударили.
