– Понятия не имею, это нужно у казначея спрашивать, это его вотчина, – Анрион привстал на жестковатых туфлях, щелкнув каблуками.
Недовольно посмотрев на свои ступни, возмущенно хмыкнул. И почему во дворце нельзя ходить в удобных сапогах? Для чего нагонять столько глупого форса?
– Не вздумайте сказать об этом своей матушке, – заполошно попросил догадавшийся о его мыслях Поль, – не то в назидание всем будет велено ходить в башмаках одного цвета или, еще того тошнее, в одинаково пошитых туфлях. Вы же знаете, как ее светлость любит единообразие!
Вспомнив унылые форменные платья фрейлин, введенные герцогиней, Анрион присмирел. Действительно, не наделать бы хуже! Тогда все кавалеры отцовской свиты будут вынуждены носить камзолы одного покроя и расцветки. Сам-то он исполнять матушкины капризы не будет, но любоваться на одинаковых дам и кавалеров – извините! К тому же сколько ему будет высказано недовольства! Отцу никто и слова поперек сказать не посмеет, а ему придется все это выслушивать.
– Спасибо за информацию, Поль, теперь я готов к любым неожиданностям. Думаю, что и Криспиан тоже. У него не менее умный камердинер, чем ты, так что его уже наверняка предостерегли.
Старый слуга согласно склонил голову, и герцог, горделиво распрямив плечи, отправился в синюю приемную, как на битву.
Пройдя по пустынному коридору в соседнее крыло, туда, где располагались апартаменты близких родственников герцогской четы, молодой герцог заскочил к Криспиану, застав того растерянно глядящим в окно.
– Неужто решил сбежать и выбираешь пути отступления? – Анрион хлопнул его по плечу и тоже взглянул вниз.
С третьего этажа хорошо была видна выложенная светло-коричневой брусчаткой дворцовая площадь, где как раз проходила торжественная смена караула. Добрая сотня стражников, обменявшись положенными сигналами, расходилась в разные стороны, чеканя шаг по ровной мостовой. Через закрытые окна звуков не было слышно, но герцог с графом хорошо представляли, что там происходит, сами полгода участвовали в таких представлениях, на которые сбегались почти все впечатлительные особы женского пола от десяти до пятидесяти лет, живущие во дворце и окрестностях.
Но потом правитель, которому надоело наблюдать за столпотворением на собственной территории, запретил наследнику участвовать в потехе, и теперь от толпы зрителей осталось не более двадцати зевак.
Анрион попытался припомнить, сколько тогда ему было? Лет восемнадцать, не больше. Ностальгически вздохнул – хорошее было время. Никто не заставлял его выбирать совершенно не нужных ему невест, никто не настаивал на его непременном присутствии на балах и прочих неимоверно скучных торжествах, организуемых неутомимой матерью. Может быть потому, что в семье он был младшим ребенком, и герцогиня в то благословенное время была занята матримониальным устройством его старших сестер.
Увы, после их замужества все высвобожденные силы герцогини были положены на поиски достойной супруги для единственного сына-наследника. Ее светлость Генриетта Помаррийская всегда придавала чрезвычайно большое значение внешним проявлениям светской жизни и теперь, когда сын достиг брачного возраста, пыталась найти ему такую спутницу жизни, с которой можно было горделиво прошествовать по главной улице столицы.
Достойная ее сына девушка, по ее строгому мнению, должна была обладать не только красивой внешностью, но и по воспитанию соответствовать высокому герцогскому статусу, прекрасно разбираться в хитросплетениях дворцового уклада, строго поддерживать требования этикета, не допуская опасных вольностей. Ведь давно известно – крамола начинается с мелких поблажек.
