– А как вы узнали? Я думал Хранителям нельзя иметь семью.
– Нельзя, – хмыкнул Старейшина, – Только род то идет не от одного мужчины, дурья твоя башка, у него были братья, которые род и продолжили. – Отец Тирис встал и подошел к молитвенному уголку. – У каждого мужчины, будь он Хранителем или простым крестьянином, есть жажда к продолжению рода. – Старейшина убрал свечу и зажег новую. – И единственное что нам возможно, это с помощью благодати отыскать свою кровь, скрытно от них, невидимо, дабы потешить себя мыслью, что кровь твоя не сгинула, – отец Тирис сел обратно в кресло. – Так я и узнал о прадеде своем.
Торвальд почувствовал боль в голосе старейшины и решил сменить разговор:
– Отец Тирис, а расскажи мне о битве.
Старейшина прикрыл уставшие глаза: – Что рассказать тебе, чего ты еще не знаешь.
– Зачем Магисса связала свою жизнь и всех сестер со злом?
Отец Тирис открыл глаза: – Разве был у нее выбор? Она поняла, что их битва проиграна. Как она могла оставить мир, где живо это исчадие? К тому же со смертью каждой из сестер, зло сильно теряло свои силы. Оно должно было умереть со смертью последней Магиссы. Когда стало об этом понятно, оно хотело сбежать, но Хранители крепко держали печать, словно куполом покрывавшую место боя, а мы ловко орудовали мечем, отгоняя наползавшие тени. Зло оказалось в ловушке. Последняя их схватка длилась не долго, Магисса умерла, и зло обессилено пало на землю. Но вопреки всем ожиданиям, оно не рассыпалось в пепел и не кануло в лету. Пусть очень ослабленное, но оно оставалось живо, только тени разбежались в разные стороны. Священный меч против зла оказался бесполезен, а благодати Хранителей хватало только на то, чтобы усыпить и запечатать его. Открыть или закрыть вход в темный мир Хранители не могли. Магисс больше не было. Так и началась наша непрерываемая служба у дверей склепа.
Торвальд нахмурился: – Но, если врата в темный мир запечатаны, откуда взялось это зло?
– Зло повсюду Торвальд, в сердцах людей, в душах гордецов, даже просто отсутствие добрых дел уже зло само по себе.
– Но это не ответ, – возмутился юноша.
– Глупый мальчишка, – вдруг рассердился отец Тирис. – Ты ничего не слышишь, что я тебе говорю, глупый своенравный и упрямый. Ты утомил меня, все, ступай к себе. Не хочу тебя видеть!
Торвальд понуро встал:
– Простите меня отец Тирис. – произнес он грустным голосом и вышел из кельи.
Торвальд открыл глаза и не останавливая молитву зажег еще один пучок травы. Клубы дыма стали гуще, и он разогнал их ладонью. Стоящие рядом монахи в унисон бубнили священные слова, а за дверьми склепа все оставалось спокойно. «Точно отец Рэндол выжил из ума» подумал он «Три столетия все было спокойно, с чего бы чему-то меняться?» Торвальд покосился на старика. «Он очень стар, его лицо походит на измятую пергаментную бумагу, а руки словно у мумии, все покрыты черными пятнами и нитками вздувшихся вен. Пора бы ему на покой. Что будет с ним после совета? Прервать молитву очень тяжкий проступок. Старейшины так это не оставят. Но что взять с этого дряхлого старика? На что он вообще годится?»
Тишину прервал стук деревянных подошв. Пришла смена, как и говорил отец Альмонд. Торвальд встал и уступил место пришедшим монахам. Отцы Каис и Рэндол также молча встали и покинули пост. Торвальд подул на тлеющую траву, сбрызнул ее отваром чертового куста и уже развернулся чтобы уйти, как за дверями склепа послышался легкий шелест. Этот звук становился все громче, словно что-то вздохнуло, а затем раздался слабый стон. Что-то с силой ударилось о двери склепа и тут же все смолкло. Торвальд застыл. Монахи от страха вжали головы в плечи, но не сбежали, а только громче стали шептать писание. А в тоннеле послышался испуганный вскрик отца Рэндола. Впервые за триста лет, зло дало о себе знать. «Но почему? Что изменилось?» Торвальд развернулся и спешно покинул алтарь.
