Родители Лорен никогда ее к такому не привлекали, но однажды она призналась мне, что иногда слышит крики и радуется, что они не из тех семейств, где людей действительно убивают, как принято, например, у Дэвисов.
И она даже гордится тем, что для каждого темного обряда нужна благая цель. Типа, все делается ради высшего блага – так она говорит. Вот, скажем, один раз ее родители совершили обряд, чтобы нескольких приемных детей поместили в хорошие семьи, забрав из тех, где над ними измывались.
О магической отдаче Лорен говорить не любит. Между тем колдуны прибегают к темной магии главным образом ради отдачи. Да, для всех ритуалов нужна «чистая», благая цель, но у темных ритуалов есть еще и удобная побочка: они усиливают колдовские способности и силу, да так, как это и не снилось тем, кто практикует только чистую магию. Темные колдуны тоже должны проливать кровь каждый раз, когда им надо наслать чары, – это мы все делаем, – но потолок возможностей у них гораздо выше. Даже когда они якобы занимаются чистым волшебством, то есть пользуются только своей кровью, они все равно черпают колдовскую силу из боли.
Лорен еще не приходилось самой участвовать в темных обрядах, но когда-нибудь придется. Она по-прежнему моя подруга. Я не могу отнести всех темных магов к одной категории. Лорен не какое-нибудь бессердечное чудовище. На празднике Взросления она была просто девушкой, которая радовалась, что стала колдуньей. Она сияла от счастья и гордости.
– Я сделаю такое, что меня никогда не забудут, – шепнула она мне, захмелев от шампанского – ее родители разрешили нам распить бутылку.
Лорен хочет, чтобы ее помнили. Хочет сыграть важную роль. Хочет, чтобы в семействе Картеров ее имя передавали из поколения в поколение.
Теперь ее нет. Наутро после праздника она вышла из дома – и вот уже месяц как не возвращается. И на сей раз ее не могут найти.
Кейс пихает меня плечом, стараясь не смотреть в улыбающееся лицо Лорен.
– Пошли. Пора садиться за стол.
Голос у нее тихий и ровный.
Я сую лист бумаги в карман и следом за ней иду в кухню. Мама сидит на деревянной табуретке у кухонного стола с ламинированной столешницей. Мы, дети, хотели стол с тачскрином. Бабушка пресекла эту идею на корню – рявкнула:
– Вам что, везде нужны эти треклятые тачскрины? У вас телефоны есть!
По пути из ванной, где мы с ней разговаривали, в кухню мама успела надеть черный парик в виде стрижки-боб. Я практически уверена, что этот фасон называется «Ева».
Я кладу листок на стол лицом вверх.
– Кто-то подсунул нам под дверь.
При этом я нацеливаю мысли на маму, словно она Кейс, – мне надо заставить ее действовать.
Мама поднимает глаза от телефона – она листала ленту – и тяжело вздыхает.
– Мы знаем, что она пропала. Картеры знают, что мы знаем. Не понимаю, зачем они суют нам объявления – только впустую тратят бумагу и время.
– Наверное, надеются на нашу помощь.
Мамин дар – считывать информацию с неодушевленных предметов. Ей достаточно одного прикосновения, чтобы узнать историю украшений или одежды – да, в общем-то, всего на свете. Выражение ее лица говорит мне, что вызываться помогать она не собирается.
Одно дело – искать пропавшую девушку, и совсем другое – помогать семье, где практикуют нечистую магию.
Чтоб меня хакнуло! Можно подумать, мы сами такие уж чистенькие. До того как матриархом стала бабушка, Томасы вполне себе практиковали нечистое колдовство, а теперь мы притворяемся, что это ниже нашего достоинства.
