Магия и кровь - страница 30

– Прояви уважение! – кричит тетушка.

Кейс опускает руки – это дается ей с видимым усилием. Как-то раз она сказала мне, что мысли ее мамы горячие и жгутся, когда их читаешь.

– Извини, – сдавленным голосом произносит она.

Тетушка меряет ее взглядом. Они так похожи – они с Кейс. Будто смотришь в лицо прошлому и будущему. Тетушка шумно выдыхает, пламя гаснет, и она с громким кряхтением плюхается обратно на стул, все еще бурля от гнева.

– Ну, выяснили отношения? – шипит бабушка.

Тетушка даже не притворяется, будто ей стыдно и неловко. Честно говоря, я не помню, чтобы она когда-то перед кем-то извинялась. Для Канады это прямо-таки достижение.

Я гляжу на Кейс в поисках ответа.

– Некоторые мысли – сугубо личные, – произносит она одними губами.

«Справедливо».

Дядюшка отнимает руки от лица:

– Давайте продолжим!

Бабушка откашливается:

– Кровь призывает кровь. Я не буду тратить слов, главное – целеустремленность.

Иден смотрит на папу, сжимая камень в пальцах. Он берет ее руки в свои и помогает процарапать подушечку большого пальца. Я нервно сглатываю, глядя, как по щекам у Иден текут слезы. Она тихонько всхлипывает – верный знак, что она вот-вот разрыдается. Никому не хочется на это смотреть, но бабушка требует, чтобы она участвовала в ритуале.

Папа сильнее сжимает ее руки, и тут проявляется его дар – плечи у Иден опускаются, грудь перестает вздыматься. Боль не прошла, но Иден достаточно успокоилась, чтобы не ощущать ее так остро. Мама ненавидит папин дар. К концу их отношений она запрещала ему прикасаться к ней, потому что, по его словам, он управлял ее эмоциями. Однако сейчас Иден это нужно.

Я запрещаю себе думать, сколько раз мне самой пригодилась бы такая же папина помощь. Сколько раз его не было рядом и он мне не помогал.

Иден шесть лет. Мне – шестнадцать. Мне не положено нуждаться в такой поддержке.

Мама перехватывает мой взгляд. В ее глазах нет ни мягкости, ни твердости, но она здесь, рядом со мной, как всегда.

Все разом режут себе кончики пальцев и капают кровью в канавки на столе. Кровь течет ко мне – волшебный обряд притягивает ее.

Кровь Иден сливается с кровью Кейши, кровь Кейши – с кровью Кейс и кровью Алекс, и вот к ней примешивается тетушкина и дядюшкина, мамина и папина, бабушкина. Ручеек переливается за край стола и стекает в рюмку для яиц, стоящую на полу. В ней нет ничего церемониального, мы купили ее в «Пасифик-молле» – гигантском азиатском торговом центре в часе езды к востоку от центра, – но свое дело она делает.

Бабушка поднимает рюмку и с суровым видом вручает мне. Когда рюмка наклоняется, по краешку, покрытому фальшивой позолотой, бегут искры от лампочек в люстре.

Я беру рюмку дрожащей рукой. Кровь внутри темная и чуть-чуть отблескивает. Совсем как ванна в честь Первой Крови, только без характерного запаха. Когда в школе на уроках физиологии и гигиены рассказывают про месячные, всегда забывают упомянуть эту мелочь – что менструальная кровь еще и пахнет.

Кейс запрокидывает голову и закатывает глаза, и я понимаю, что она все-таки слышит мои мысли. Не может удержаться. Или предпочитает не удерживаться.

Я тоже откидываю голову назад и, глядя прямо вверх, раздвигаю веки на правом глазу левой рукой и наливаю туда крови из рюмки. Кровь попадает в глаз, и я силой воли запрещаю себе моргать. Раскрываю левый глаз на добрый дюйм и выливаю в него остаток крови. Когда я зажмуриваю оба глаза, густая жидкость вытекает оттуда и каплями катится по щекам.