Я все понимал, вот только перевести открывшиеся мне истины на человеческий язык не получалось – речь не могла вместить их. Это было все равно, что описать радугу, пользуясь черным и белым цветами.
Я все мог – и ничего не хотел, как пресытившееся божество. Для меня не существовало тайн и загадок, я видел прошлое и будущее – как мои далекие предки изгоняли саблезубого тигра из пещеры, как египтяне складывали великую пирамиду, как неустрашимые викинги подплывали к берегу и весело скалились в предвкушении разбоя, как бесшумно гремели пушки под Аустерлицем. Как в дыму и пламени сойдутся сотни танков близ какой-то русской деревушки, как взлетит громадная ракета, как медленно и грозно восклубится «гриб» чудовищного взрыва.
Я был везде и нигде, легким усилием мысли материализуясь там и тогда, где и когда хотел.
Трудно сказать, сколько прошло времени.
Мне показалось, что минула вечность, пока я не «сдулся», не вернулся в крошечное человеческое тело.
Очнувшись, я узнал, что минуло всего пятнадцать минут. Марсель Ости был бледен, у него по щеке текла кровь.
Профессор, запинаясь, объяснил, что, пока я лежал, как мертвый, многие предметы приходили в движение – стулья, книги, приборы. Один из стеклянных колпаков разбился, с силою ударившись об стену, и осколком порезало щеку Марселю.
И только один лама был доволен: он ласково щурился, кивал мне одобрительно и прищелкивал языком – «Большая сила! Очень большая!»
Норбу Римпоче пожелал поговорить со мной в уединении. Доктор Ости любезно предоставил нам свой кабинет.
Лама начал издалека, сначала выразив свое приятное удивление тем, что и в Европе есть люди, не чуждые духовной практики, затем помолчал и сказал негромко:
– Способен ли ты видеть то, что есть и чего нет? Можешь ли прозревать случившееся вчера, и то, что произойдет завтра?
– Предсказывать будущее? – перевел я его словарные изыски на язык европейского упрощения.
Лама улыбнулся и покачал головой.
– Предсказатели – это чернорабочие судьбы. Они видят туман, в пелене которого скользят полуразличимые фигуры, и гадают о том, что явил им промельк грядущего. Но зрящие мглу не увидят того, что скрыто в потемках. И лишь таким, как ты, чей мозг разбужен, дано увидеть то, что суждено.
– Я видел, что случится через восемь или девять лет.
Лама построжел.
– Да, грянет великая битва, и в ней сгинут миллионы. Вчера я прошелся по улицам этого города и наблюдал тление душ – люди пьют и веселятся, грешат в угоду злу и даже не подозревают, что уже мертвы. Они лишены здорового начала и даже не догадываются, что кричат и беснуются в плену иллюзий, добиваясь извращенных услад. Придет время, и они погубят свои души предательством, а те, кто ныне здоров и надеется, умрут.
– Грустно, – согласился я. – Но почему, коли уж я способен видеть будущее, я плохо различаю себя самого? Моего отца, моих близких?
– Таков наш удел, – улыбнулся лама. – Чтобы рассмотреть себя самого, нужно зеркало. Ты хочешь знать, что станется с тобой?
– Я знаю, когда умру, и что у меня не будет детей.
Его высокопреподобие даже зажмурился от удовольствия.
– Славно, – сказал он. – Все сходится. То, что ты будешь лишен потомства, не считай попущением богов. Тебе нельзя иметь детей, иначе ты передашь свой дар им, а в этом человечеству пока отказано – люди не готовы раскрывать свои мысли, ибо они не чисты и отягощены злом. Любой негодник, могущий читать в головах, станет величайшим преступником, ибо власть его будет неизмерима…
