Так вот, Хорки, я не помню, как долго бегал ночами по Лесу, пытался выплеснуть на кого-нибудь свою ярость. Но помню, как впервые увидел в лесу ту девочку.
Это странно: я знаю, что встречал в Лесу людей и до нее, убивал их – и охотников тоже. Не помню, скольких я убил – много. Но при встрече с девочкой моя ярость схлынула… и Лес позволил мне вспомнить: другого ребенка с такими же белыми волосами, с похожими ямочками на щеках, которого я когда-то обнимал, носил на руках – гибель которой и служила основным источником моей ярости.
Тогда я снова убил. Но не девочку. Разорвал на клочки тех ночных зверей, что посмели к ней подойти.
Лес меня за это не наказал. Кажется, мой поступок пробудил в нем любопытство.
Девочка бродила по Лесу до самого утра. Под моей защитой. Унесла с собой пучок ярких цветов.
И вернулась снова. Не знаю, через сколько дней – я не считал. Но ждал ее. И дождался. Я следил за ней и убивал всех, кто осмеливался явиться в тот участок Леса, по которому она гуляла.
Не знаю, почему тот ребенок очутился в Лесу ночью впервые. Но все последующие разы девочка приходила уже с определенной целью – за цветами. И уносила их с собой столько, сколько позволяли силы.
А однажды она явилась в компании взрослых мужчин.
Но ушла одна. Понимаешь, пусть я тогда еще не стал Зверем, но силы мои росли стремительно, с каждой одержанной победой – и над пришлыми, и над ночными зверями.
Чужаков на своей территории я терпеть не собирался. Мужчин я убил. Уже следующей ночью души спутников девочки стали частью Леса.
После этого девочка долго не приходила.
Я ждал. Хотел увидеть ее снова – ведь без нее меня не посещали воспоминания. Я погружался в пучину ярости. Кружил по ночному Лесу, убивал, становился сильнее… но продолжал ждать.
И однажды я отправился ее искать.
Ты говоришь, Хорки, что ночные звери не покидают Лес. Ты ошибаешься. Они делают это, если у них есть причина.
У меня причина была.
Деревню девочки я нашел без труда. И дом на ее краю, почти у самого Леса. Он находился совсем близко к той территории, на которой я безраздельно властвовал.
Девочка была в доме – я чувствовал это. Но заходить туда не стал. Потому что столкнулся на пороге с женщиной – хрупкой, остроносой.
Она не закричала. Думаю, она остолбенела от испуга.
Какое-то время мы с ней разглядывали друг друга. Потом я развернулся и ушел. Я не убил ее. У меня не возникло такого желания: не моя территория, не Лес – возможно поэтому.
А следующей ночью девочка снова пришла за цветами. Ее возвращение вернуло мне воспоминания – о той, другой, моей. Я радовался им. И с еще большей яростью набрасывался на всех, кто посягал на мой участок Леса, привлеченный появлением там человека.
Под утро, когда провожал нагруженного охапкой ночных цветов ребенка, снова увидел остроносую женщину. Она встретила девочку, обняла. Кажется, она плакала.
Потом, когда девочка ушла, женщина не сразу последовала за ней. Она подошла к деревьям, поклонилась. И сказала:
– Спасибо, Зверь, что уберег сиротку. Я буду встречать ее на этом месте. Всегда. И если ты захочешь отобрать ее жизнь – не делай этого. Возьми мою. Очень тебя прошу.
Она встречала девочку каждый раз, когда та возвращалась из леса. Иногда что-то приносила, оставляла на плоском камне – пироги, посуду с молоком… Я все это рассматривал, но не трогал – к тому времени мой голод могла утолить только кровь.
