Лийса завздыхала:
– Не поела толком, сюда рвалась. Что же с ней случилось-то?
Успокоившийся Алеска обнял забравшуюся к нему на колени Люську и сиплым от слёз голосом приступил к рассказу:
– Прошлой весной привезли сюда во двор городского пекаря Ораша с семьёй. Хороший пекарь был. Булки у него с присыпкой вкусные были – мне мамка пока жива была, покупала. Привезли их, в клетки затолкали. Всем интересно было, хоть и жутко. Прибегли смотреть, и я тоже… А нам сказали, что это – оборотни-людоеды! Кто верил, кто нет…
– А ты поверил? – спросил Нарцин.
Алеска дёрнул плечом, насупился, но рассказ продолжил:
– А дядька Клишин пошёл ночью к Орашу этому. Ораш-то ему щеночку и вытолкал через прутья. Прутья больно частые были, другие пролезть не смогли, а её протиснули. Ораш чего-то сказал дядьке, а я не слышал, оборотней боялся… – ещё больше насупился, уловив смешки парней. – Будете скалиться, ничё не скажу! И Люську унесу. Она моя!
Ну, малышку мы вряд ли тебе не отдадим! Уже то чудо, что она жива до сих пор. Но и незачем возражать мальчишке вслух, сначала следовало выслушать его.
– Клишин щеночку в камору нашу принёс. Я думал поначалу, собачку ему Ораш отдал, чтоб не пропала. А дядька ей мяса дал и давай уговаривать, чтоб девчонкой становилась. Я думал, от расстройства дядька умом двинулся – собаку уговаривает. А та и перекинулась вот так, – кивнул на задремавшую малышку. – Дядька-то уж и не рад был, что уговорил. Ну, спрятали… Люська-то добрая, ласковая, даром что не человек и не собака! Мы и привязались. Дядька её погулять вывел, когда Грахишев жеребец его лягнул. Кажись, по Люське метил, а дядька-то и загородил собой. Я рядом там оказался и палкой огрел злую скотину. Люську сеном закидал. Она послушная… скажешь, сиди тихо – не шелохнётся, даже если кишки от голоду скрутит. А дядьку лечить пытались… Вишь, ту Грахишеву скотину мало кто обиходить мог – злой он, говорю же. А дядька Клишин управу на него имел. А тот – скотина неблагодарная!.. Дядька недолго прожил. Лекарь говорил, что это я его в гроб загнал… А я не зна-а-ал, я ему только водички да-а-а-ал, – заревел басом мальчишка.
Встрепенулась Люська. Подскуливая в унисон, маленькими ручками-лапками принялась утирать слёзы с Алескиных щёк и сама заревела. Лийса не выдержала, всхлипывая, бросилась к детям, обняла обоих, присев рядом и что-то успокаивающе шепча.
Янсель тоже потрепал пацана по голове.
– Тот лекарь лечить не умел, вот и сказал, что ты виноват. А Люська больше не перекидывалась? – перевёл внимание мальца.
– Неа, маленькая она – так дядька Клишин сказал. Вроде как, Ораш её насильно заколдовал, чтоб из клетки вытолкать. А она сама расколдоваться не может.
Ясно, отец подтолкнул оборот для малышки, чтобы спасти. Хм, странно… если малышка – оборотень, то почему её назвали Люськой? У оборотней принято, чтобы в имени обязательно присутствовал рычащий звук.
– А её точно Люськой зовут?
– Может, и по-другому, – тяжело вздохнул Алеска. – Дядька плохо говорил и много чего не выговаривал. Может, чё и перепутал. Да и не до того было. Узнали б, что у нас щеночка, и нас бы к псам тем бросили.
Все нахмурились, вспомнив псов-людоедов и спасённых Намила с сестрёнкой. А Намил-то, кажется, родственником Орашу приходится, значит, и Люська его родня.
М-да, только девчушке прежде нужно дооборот завершить.
За разговорами малышка всё-таки уснула у Алески на руках. Всё ж, слабая она… Янсель уговорил пацана уложить девочку на диван, тем более что Лийса занялась его «боевыми ранениями». И теперь мы вдвоём с Янсом рассматривали девочку магическим зрением.
