Так сколько ты страдаешь, Русь моя?
С тех пор, как билась с узкоглазыми на Калке?
А может раньше, когда «мудрые» князья
Делили земли в братской перепалке?
И мчались с гиком орды степняков,
Стояла пыль столбом, не оседая,
И мир делился только на врагов
В безбрежности от края и до края.
Летили головы и кровь рекой лилась,
И почему-то выпь кричала у дороги,
И степь дрожала и стонала, не стыдясь,
Кружили тучей вороны, и отвернулись боги.
А время проносилось на рысях,
Зажмурившись от ужаса, стыда и боли.
Всё делалось упорно на людских костях,
И не было тебе счастливой доли.
2000 г.
(Из сборника «Откровения»)
Русь моя – 2
Их было много, «русских чужаков»,
На вожделенном золотом престоле.
Корнями – из сермяжных мужиков,
А как свой Род гноили в крепостной неволе!
И не звучало им Христово слово «брат».
Помазанники божьи, говорите?
И почему у нас «любой обманываться рад»?
По их делам о них самих судите.
Нет, не звучало им Христово слово «брат».
Под свист плетей, нагаек и кнутов
Они Россию выводили в первый ряд,
Держа народ за быдло, за скотов.
Окно в Европу (да и двери) прорубали не для нас.
Так было триста лет тому, так и сейчас.
2001 г.
(Из сборника «Откровения»)
Русь моя – 3
И у рабов бывал отчаянью предел,
Когда милее смерть, чем жизни злой удел.
И выплеск в бунты, в озверенье —
От безысходности и вечного глумленья.
Поэт лукавил, класс свой защищая.
Бессмысленность? Христовы заповеди забывая?
А беспощадности хватало с двух сторон.
Ещё вопрос, по ком звучит церковный звон.
Я вижу пращуров моих. Идут не сотнями, а тьмой.
Кто с вилами, кто с кольями, а кто с косой,
В лаптях изодранных, а может босиком —
Так рыба рвётся в нерест косяком.
А выживали в таких бойнях единицы,
Но с кандалами не взлететь свободной птицей.
И затихала Русь, и плакала кровавыми слезами.
Забыв Христа, обогащалась вновь грехами.
Вы, обездоленных Христова рать,
Вы защищали Русь, коль появлялся тать.
О, скольких войны, пытки, казни унесли!
Но вы – всегда вы были соль моей земли.
2001 г.
(Из сборника «Откровения»)
Последний путь
1
Трагичен ваш уход. Живые
И тут не сняли с вас оков:
Как в ссылку, вас везли чужие,
Жандарм стерег от злых ветров.
Неслись пустынною дорогой.
Крепчал и свирепел мороз.
И так мотало эти дроги,
Как будто мчались на извоз.
Не выдержав бездушья гона,
Вдруг пала лошадь средь холмов,
Не довезла… А приказ трона
Сильней погоды и снегов.
И снова мчались, больше ночью,
И снова убивали вас
Жестокость, страх властей. Воочью
Всё видел лишь один из нас[3].
И будет скуп и осторожен
В своих писаниях потом.
Что ж, мир, увы, довольно сложен,
Чтоб в нем ещё быть простаком.
Мороз… и страх, конечно, пронял,
Но дело тут совсем в другом:
А ведь, пожалуй, он не понял,
КОГО вёз хоронить тайком.
21 января 2003 г.
2
И сплошь охрана из жандармов.
И в ужасе застыла ночь:
Ведь под её покровом тело
На дрогах увозили прочь.
Солома, ящик да рогожа —
Вот милости монаршей дар.
Царь-немец! На Руси негоже
Так подло наносить удар
Тому, «кто в гробе спит» убитый.
Нет, чёрных дней тех не изжиты
Ни память, ни догадок жар.
А к истине пути закрыты.
И кто ж ответил на удар?
Лишь Время… самый точный прокурор,
И судия, и приговор.
8 ноября 2003 г.
Фонтан Бахчисарая
Волшебный сон, иллюзия желаний…
И ты меня умчал в Бахчисарай,
В тот край, где никогда я не бывала.
Я молча у фонтана постояла
И к розе прикоснулась невзначай.
Он мал и скромен, громко лишь названье,
Но таинство особенной тиши,
Где плакали беззвучно три души,
