– Одумайся! Языком треплешь, словно помелом. Уж получила за него и не раз, все никак не успокоишься…
Карина невольно замедлила шаг, прислушалась. Клавдия молчала. Было слышно, как она всхлипывает, давясь обидой, как хлопают крышки сундуков.
– Скажи спасибо, что не на дальнюю заимку отправила тебя матушка, – раздался голос сестры Ольги – тихий, предостерегающий.
Из-за него у Карины ёкнуло в груди: что это за дальняя заимка, что ею пугают. Рядом послышались шаги, Карина заторопилась, она скользнула к дому матушки Ефросиньи.
В груди разрасталось волнение.
Дыра, поселившаяся в сердце несколько месяцев назад, подернулась мутной пленкой, словно плесенью. Под ней – Карина чувствовала это отчетливо – бездна только разрасталась. И, чтобы избавиться от страха, поселившегося в душе, девушка была готова на многое.
«И даже на дальнюю заимку, что бы это не значило», – подумала отчаянно.
Карина отчетливо помнила тот вечер, когда впервые всерьез поссорилась с Рафаэлем. Помнила дыру, которая образовалась в душе́. Хотя нет… Дыра образовалась не в тот вечер. Раньше. Сперва – червоточина, которая иногда беспокоила, чаще – вечерами, в пустой квартире, когда казалось, что из каждого угла на нее кто-то пялился, а занавеска на окне колыхалась, собираясь в детское платьице.
Рафаэль отсутствовал вечерами все чаще, и червоточина незаметно разрослась до размера теннисного мяча.
Вчера, запершись в спальне, Карина поняла, что внутри пусто – осталась только заполнившая все нутро́ черная дыра. На ее дне что-то клокотало, мешая сосредоточиться, что-то настойчиво пульсировало, требуя решительных действий.
Рафаэль подходил к комнате – она слышала, как он стучался, как растерянно вернулся в пустоту коридора.
Постепенно первое ощущение – паники и страха – сменилось отчуждением.
Зажмурившись, Карина слушала шаги Рафаэля по квартире. Выдохнула, поняв, что разговора удалось избежать – скрипнул диван и забубнил телевизор.
А потом она испугалась. Испугалась, что сегодня построила между ними стену, за которой останется только она сама и разрастающаяся внутри черная дыра. И в конце концов эта дыра поглотит ее.
«Ефросинья права, надо решаться».
Матушка Ефросинья появилась в ее жизни зимой, через три или четыре недели после той жуткой истории с эксгумацией новорожденной девочки в доме родителей Карины.
В то утро после празднования Нового года, когда вся семья собралась за городом не только отметить праздник, но и познакомиться с невестой двоюродного брата Карины, Макса[5], в ее комнату вломилась племянница, гостившая на новогодних каникулах. Закричала:
– Там труп!
И вылетела из комнаты. Карина слышала, как топают ее ноги в коридоре. Не поверила – выглянула в окно: за воротами стояли машины полиции, следственного комитета, «Скорой помощи».
…В доме пахло сердечными каплями и горем.
Карина не могла избавиться от холода в груди, стоило ей вспомнить то утро. Машины с красной лентой следственного комитета, хмурых криминалистов и нарочито деловитого следователя, низенького, с въедливым и придирчивым взглядом. Девушка не могла отделаться от ощущения, что этот взгляд ее в чем-то обвиняет, подозревает.
Она заглянула вниз, в подпол. Леденея сердцем, срывая дыхание – заглянула.
Ей бросилась в глаза уголок полуистлевшей ткани, перепачканной землей вперемешку с прахом. И тонкий, сладковатый запах – как она раньше не замечала его, спускаясь в подпол?
