Максимы и мысли узника Святой Елены - страница 10

Тот, кто предпочитает богатство славе – расточитель, который берет у ростовщика и разоряется на процентах.

В моей жизни было три прекрасных дня: Маренго, Аустерлиц и Иена, если не считать еще и четвертого, когда я дал австрийскому императору аудиенцию во рву, на поле сражения^>16.

Победу одерживают не числом. Александр победил триста тысяч персов во главе двадцати тысяч македонян^>17. Дерзкие предприятия и мне особенно удавались.

Палата представителей, которую я создал^>18, закончила свое поприще вместе со мною. Она могла спасти Францию от нашествия, дав мне неограниченную власть. Два десятка мятежников повредили себе сами: они сделали глупость, когда завели разговор о конституции^>19 в то время, когда Блюхер расположился лагерем в Севре^>20. Мне показалось, что в их лице я вижу греков поздней Империи, кои узрели пред собою Магомета^>21.

После моего отречения в 1815 г. неприятель еще мог быть разбит. Я предлагал дать мне командование и не имел при этом никаких личных видов.

Для религии служители культа – то же, что чиновники для власти. Человек заурядный измеряет кредит куртизана числом его лакеев, чернь судит о всесилии Бога по количеству священников.

Я никогда не мог одолеть больше одной страницы Тацита^>22, это – невероятный болтун; Полибий же, напротив, – не какой-нибудь декламатор: он доставляет удовольствие и просвещает^>23.

Мое правление было либеральным, поелику оставалось твердым и строгим. Исполнителей я приглашал отовсюду: меня мало заботили убеждения, лишь бы следовали моим правилам. Мне было легко, ибо я строил заново^>24.

Я осыпал золотом моих сподвижников; но мне надобно было понимать, что, разбогатев, человек уже не захочет подвергать себя смертельной опасности.

Храбрость укрепляет престол; трусость, бесчестие колеблют его, и тогда лучше всего отречься.

Я всегда восхищался Митридатом, замышлявшим завоевать Рим в то время, когда был он уже побежден и принужден к бегству^>25.

Когда в бытность мою монархом случалось мне пользоваться правом помилования, впоследствии я всегда и неизменно раскаивался.

Трагедия вовсе не основана на точном подражании природе вещей. Я предпочитаю группу Лаокоона^>26 той развязке, которой заканчивается трагедия «Родогуна»^>27.

Конституционные государства лишены движущей силы: деятельность правительства излишне стеснена; это то, что придает таким государствам пагубную слабость, когда им приходится бороться с могущественными и деспотическими соседями. Авторитарная власть могла бы их поддержать, но оная, как известно, сродни тарану, которому все равно, способны ли ему противостоять ворота столицы, кои он собирается разбить.

Дворянство, духовенство и эмигранты, потерявшие свое имущество и привилегии в результате революции, рассчитывали вернуть утраченное с возвращением прежней династии. Они помышляли об этом еще в Кобленце: они всегда плохо понимали происходящее. Им не было нужды знать о том, чего они и знать не желали, деньги – вот что им было нужно^>28.

Старики, которые сохраняют вкусы юного возраста, столь же смешны, сколь мало уважаемы.

Дурак скучен, ну а педант просто невыносим. Я так и не смог понять, о чем это все толкует Б[она]ль^>29.

Если вы стремитесь к более глубокому пониманию политики и войны, то надобно искать истины, постигая нравственные устои общества, основы же материального порядка в сравнении с оными всегда имеют пределы.