Генерал тоскливо взглянул на зашторенное окно, за которым оттепелью не пахло. Но скоро, очень скоро черный лед разойдется, заструятся бурые ручейки, снег сойдет, и обнажатся новые мертвецы.
– В общем, там такое дело, что все вокруг утонуло, и люди выстроили огромные плавучие города-башни, – продолжал министр. – Их осаждают разные хищные подводные существа, мутанты, пираты… – Он махнул рукой. – Ты знаешь, дорогой. И вот в одной такой башне живет с друзьями юная героиня-скрипачка, на музыку которой почему-то сползается вся эта нехорошая дрянь… злые силы пытаются противостоять, но ничего не могут поделать, они очарованы этой скрипкой, сдаются… Но вижу, тебе это не интересно!
– Мы найдем, кто это сделал, – хрипло сказал Сарафутдинов.
– Конечно, найдешь, – уверенно кивнул министр, подал знак, и экран омертвел. Медленно разлилось электричество, наполнившее светильники золотым светом. – Уже десяток трупов, да? И последние пять – только за сегодня, да?
– Так точно, – выдавил тот.
– Этот ролик, – министр кивнул на панель, – уже разошелся по всему Интернету. Из юного дарования сделают мученицу. Нас будут травить – уже начали шельмовать…
– Возьму его лично, – твердо пообещал генерал, не веря себе нисколько и зная, что и начальник не верит.
– Да я же не говорю, что не возьмешь, – министр всплеснул руками, участливо заулыбался, однако в глазах его маячила лютая бездна. – Я тебя пригласил, чтобы помочь! Ты кое-чего не знаешь…
Сарафутдинов не мог вскинуться целиком, потому что был грузен, и вытянул, сколько мог, только шею.
– Смотри, – посерьезнел министр. – Мальчик был детдомовский. Девочка висел во двор библиотеки, да?
Он тоже стал коверкать язык, но вовсе не от волнения, а из желания обозначить глубинные узы и подчеркнуть, что дело между ними двоими едва ли не родственное, стоящее выше всех прочих соображений.
– Другой девочка играл на скрипке в доме творчества. Четвертый – мальчик, да? – оказался на кладбище, где цирк. Пятый был во дворе детского сада. Я уверен, дорогой, что он туда ходил. Точно тебе говорю!
Генерал бездумно и нервно полез рукой куда-то под себя, чесаться.
Министр помолчал.
– Наверху идет бой, – молвил он удрученно. – Каждый должен определиться со стороной. Военные пошатнулись. Вай, какие были военные!
– Не улавливаю, товарищ министр, – признался Сарафутдинов.
Тот придвинулся.
– Твой Вонина – он во какой, славный, завидую! – Министр сладко прикрыл глаза и очертил ладонями нечто, долженствовавшее означать женский зад. Потом игриво ткнул генерала пальцем в живот. – Роскошная женщина. Но она делает очень большую ошибку. Она все это продает – библиотеку, цирк, детский сад…
Сарафутдинов наморщил лоб.
– Прошу пояснить, – попросил он жалобно.
Министр развел руками.
– Думай сам, дорогой! Пять объектов – пять мертвецов. Может, военные не при чем, но отмываться все равно не отмоются!
– Были же и другие, – пробормотал генерал.
– Э! – отмахнулся министр. – Кто их вспомнит? Кто их будет считать? Тебе будут этих помнить!
Сарафутдинов мучительно соображал. Он никак не мог взять в толк, на что намекает высокий земляк. Если Павлина продавала что-то чужое, то не сама, а потому что ей позволили или велели, хотя могла и сама, если одурела. И если в сферах развернулось сражение, то она слишком близко к поверхности. Морской бой незаметен для обитателей дна. Чем ближе к свету, тем ужаснее волны. Внезапно возлюбленная представилась генералу на месте скрипачки: все утонуло в оттепель, плавучие исполины гасят друг друга из всех калибров, со всех сторон подкрадываются хищники – и только она стоит, одинокая, со светлыми стихами о любви. Накатывают пенные валы, бьется скрипичная нота. Ведомственное имущество качается на понтонах.
