Светлейший князь Меншиков из всех мундиров, которые он имел право носить, остановился на генерал-адъютантском сюртуке с погонами вместо пышных эполет. Сюртуку соответствовала не шляпа и не кивер[131], а фуражка с большим лакированным козырьком. В этом скромном наряде командующий направился в коляске с Северной стороны к армии.
Армия занимала позицию на высотах левого берега реки Альмы, в 25 километрах севернее Севастополя. Позиция эта очень сильна. Река у моря течет с востока на запад; над морем и рекой в устье Альмы – кручи. Левый берег реки так высок, что с башни альминского телеграфа открывается широкий вид на 30 километров вокруг. Телеграфную гору светлейший и выбрал местом своей ставки. Около телеграфа поставили шатры. С вышки телеграфа Меншиков в большой телескоп мог обозревать и море с бесчисленными кораблями неприятельского флота, и открытые пространства левого берега Альмы за виноградниками, где засели русские стрелки. Около телеграфной башни стояли оркестр военной музыки и большой сводный хор песенников. Поочередно то играл веселые, бодрые марши оркестр, то гремел хор.
Армия, выведенная Меншиковым на Альминские высоты, насчитывала до 35 тысяч бойцов, с артиллерией около ста орудий. Численность неприятеля определяли в 60 тысяч человек.
Командующий русской армией хорошо знал, что неприятель превосходит ее не только численностью, но и, что важнее, вооружением. Вся пехота у англичан, бóльшая часть у французов и даже у турок была вооружена нарезными винтовками, бьющими прицельно на тысячу шагов. А в русской армии во всех полках насчитывалось всего две тысячи штуцерных стрелков, вооруженных винтовками. Вся остальная масса русской пехоты имела старые гладкоствольные ружья с дальностью боя не больше двухсот шагов.
На что же надеялся Меншиков? Он надеялся, что, «Бог даст, дело дойдет до штыков». И до сабель, конечно. В штыковом бою пехоты и в сабельном бою кавалерии русские войска, несомненно, победят. С молитвой, чтобы дело дошло до рукопашного боя, светлейший отошел ко сну в своем шатре, поставленном у подножия телеграфной башни.
Весь день 8 сентября[132] в Севастополь доносилась глухая канонада[133] с севера. На телеграфные запросы бельбекский телеграф утром отвечал городскому, что альминский телеграф бездействует, затем сообщил, что пороховым дымом от канонады с моря затянуло Альминские высоты – башня телеграфа пропала во мгле.
Целую неделю, с появлением у Севастополя неприятельского флота, город жил скрытой тревогой ожидания: что будет? Сегодня эта тревога обнаружилась. Обычно пустые среди дня пристань и бульвары наполнились разнородной толпой. На улицах люди стояли кучками. На крышах там и здесь маячили, как это бывает во время пожара, не только мальчишки, но и взрослые, перекликаясь между собой встревоженными голосами. Везде слышались разговоры. Все ждали вестей с поля сражения – их не было. От Меншикова целый день не было ни по телеграфу, ни с нарочными никаких распоряжений и известий. И даже слухов не было.
Узнали только, что ночью из гавани вышел по приказу адмирала Корнилова с неизвестной целью пароход «Тамань» и не возвратился. По тому, что все крепостные работы на городской стене приостановились и весь народ с них перегнали на Северную сторону, в городе судили, что сражение на Альме кончилось для нас неудачно и неприятель нападет на Севастополь с севера. Телеграфисты, не получая для передачи депеш, разговаривали между собой. К вечеру Бельбек сообщил, что на всех дорогах и тропинках показались люди, идущие к Севастополю, а на большой дороге – вереница обозов. Канонада на севере умолкла.
