Мальчик и Девочка. Очень большая любовь - страница 24

Юрку регулярно посещали сны, имевшие отвратительную особенность сбываться. Так он видел смерть отца. В тот же день пришёл после работы домой, а Соня говорит: «Мама звонила… Отец умер». Женька уже знала про эту Юркину особенность.

– Не снится ни фига ничего… И хорошо! И ещё ты! Ты, моё рыжее солнышко, ты меня тащишь из этой тоски и депрессии.

– Та-а-а-ак… – Женька толкнулась ногой, на стуле подъехала к Юрке и взяла его за галстук. – Я не знаю, зачем тебе остальные женщины, а я нужна как психотерапевт… Обрати внимание, я не улыбаюсь. И я больше не спрашиваю, я тебе сообщаю: мы завтра встречаемся! И, наверное, у меня… Давай подумаем, во сколько? От мужиков отвязаться, я думаю, ты сможешь, посидите чисто символически… Ребёнка отправлю к Свете.

Юрка аккуратно высвободил галстук, поднялся и отошёл к окну. За окном снова мело. Неделю назад уже всё растаяло. Казалось, вот-вот начнётся настоящая весна, и на тебе! Снова снег. Господи, самое же гадкое время на Севере. На Большой земле всё цветёт, пахнет, яблоневые сады, вишни, тюльпаны, а тут… Самое гадкое время! Самое… Хотя зимнее солнцестояние гаже. Но и от этого не легче.

– Грёбаный Северный. – Юрка прижался лбом к холодному стеклу. – Май месяц… Погода говно. Когда же уже весна? Нет же никаких сил. И ведь каждый год так. И уже одиннадцать лет. А Москва сука молчит. Сдохнем мы здесь все, Сдох-нем. – Он посмотрел на Женьку и улыбнулся. – Видишь, как я умею ныть.

– Дорогой Юрочка! Золотой ты мой! Я сама умею такую создать обстановочку, что у людей, даже случайно оказавшихся рядом, возникает стойкое желание повеситься. Тут тебе меня не переплюнуть. – Говоря, она поднялась, медленно, покачивая бёдрами, подошла к Серову и плотно прижалась к нему сзади. – Сопротивляться насчет завтра будешь?

Юрка повернулся и провёл рукой по Женькиным волосам:

– Психотерапевт ты мой. Это ж я всю жизнь всех уговариваю, всех успокаиваю, лечу. А себя большей частью сам, ну или со Славкой. Хотя он ещё тот терапевт… скорее хирург. Поэтому всё-таки сам. Всё сам… Ладно! Кошка. Давай попробуем! Часов до двадцати одного, я так думаю, завтра я твой. Соня сама на работе будет оттопыриваться с девчонками.

– А начнём во сколько?

– А хрен знает, как отсюда выберусь. Вообще завтра до пяти. А как Бурков… Праздник же. Победа… водка… шнапс… хэндэ хох… Гитлер капут!

Женька сжала кулаки и закатила глаза.

– Бить будете, папаша? – спаясничал Серов.

– Бить буду больно, но аккуратно. Так, кажется? Хорошо. Давай (только я не знаю, как осуществить это на практике) ты много не будешь здесь пить. Такое возможно?

– А что будем пить у тебя?

– У меня? Как скажешь. Можем совсем не пить.

– Стрёмно…

– А чего стрёмно-то? Не пить? Лично я – запросто, несмотря на свой многолетний хронический алкоголизм… Шучу!

– Стрёмно, – Юрка притянул Рыжую Кошку к себе. – Предпраздничный день.… Я у тебя в гостях… И вообще… Вечер…

– Тогда давай коньяк. Во-о-о-о-от такусенькую, – Женька показала пальцами, – махонькую. Я тогда тоже буду коньяк…

– А то, может, лучше бутылочку грузинского? Хванчкару? Петь потом начну. «Я могилу милой искал, Сердце мне томила тоска»…

– Тогда и я вино. Только не грузинское, у меня от него башка болит. И сухое. А спорим, – она вывернулась из Юркиных рук и зашла за стол, – ты с этой своей депрессией даже не заметил мои новые сапоги?

– Фигу! С утра всё заметил. – Серов зажмурился и стал перечислять: – Коротенькие такие, на высоком каблуке, на блатном таком каблуке… э-э-э-э… замечательные такие, коротенькие, на высоком каблуке… Классно так выглядят с чёрными колготками и короткой юбкой.