«Цейн!»
Собрав всю волю в кулак, он сделал шаг и героически пересек границу, отделявшую сумрак коридора от черноты кабинета. Словно прыгнул в колодец. Внутри было темно, хоть глаз выколи.
Нашарив выключатель, Йоиль щелкнул тумблером. Комнату залил холодный свет, такой яркий, что пришлось тереть глаза, прежде чем что-то стало видно. Приставив ладонь козырьком ко лбу, Йоиль огляделся. Кабинет ничем не отличался от прочих в блоке. Моргающая лампочка осветила обычные белые кафельные стены и гранитный пол. Взгляд пробежал по железным каталкам, странным приборам, покрытым плиткой лабораторным столам и остановился на шкафчиках, набитых лекарствами, на сияющей раковине и фотографии фюрера, смотревшего на Йоиля неодобрительно.
Окно было открыто, однако в воздухе висел странный запах. Не антисептика и не формалина, с помощью которого врачи консервировали свои находки. Йоилю показалось, что он уже чуял где-то этот запах. Не только здесь, в лагере, но и у себя дома, в Болонье. Неуловимое воспоминание сдавило сердце тоской, Йоилю стало грустно.
Он тихонько вышел на середину комнаты.
Кое-где в щелях между кафелем чернела засохшая кровь. На полках стояли стеклянные банки – там плавали почки, сердце и мозг. Еще зародыш, свернувшийся клубочком, точно в животе у своей мамочки; рядом стояла корзинка с красными яблоками. Йоилю тут же захотелось есть.
Он огляделся в поисках стула, чтобы влезть на него и взять яблоко, но тут его внимание отвлекла смежная комната, откуда и исходило слабое медовое свечение.
Йоиль пошел туда.
Настольная лампа под витражным абажуром отбрасывала на стены разноцветные блики. Слышалось какое-то жужжание, похожее на потрескивание электрических разрядов. Ритмичный, хрусткий, непрерывный шум словно наполнял собой пространство. Йоиль осмотрелся. Письменный стол, микроскопы, бархатные кресла, часы с маятником, книжный шкаф. В углу – невыключенный граммофон. Пластинка вращалась, однако игла давно добралась до конца дорожки, и из медного раструба не доносилось ничего, кроме того самого жужжания беспокойной мухи.
На полу валялся огрызок яблока. Откуда он здесь? Тут сердце мальчика едва не дало сбой. Между письменным столом и рождественской елкой что-то белело. Лабораторный халат, брошенный в угол.
«Привидения носят белые саваны…» – подумал Йоиль.
Он хотел было дать деру, но что-то его удержало: ноги точно приросли к полу. Сердце бешено стучало, пульс отдавался даже в кончиках пальцев. Не-ет, это был не просто брошенный на пол халат. Это был халат с человеком внутри.
Йоиль сразу узнал его. Рукава у Сигизмунда Брауна были закатаны до локтей, словно он только что кончил работу, бирюзовые глаза вытаращены, рот разинут в безмолвном крике, язык вывалился наружу, точно у эсэсовских овчарок, когда им хотелось пить. На высоком лбу с залысинами лиловела шишка.
На цыпочках подкравшись к доктору, Йоиль потряс его за плечо. Тот не пошевелился. Доктор Браун был мертвее мертвого.
Йоиль по-турецки уселся напротив него, облизал пересохшие губы и положил на колени альбом. Руки тряслись, в горле застрял горячий ком, но Йоиль не мог устоять перед искушением создать свой непревзойденный шедевр: портрет мертвого герра Брауна.
