Мальчик, который упал на Землю - страница 29

Я почти расслышала, как Фиби показывает язык у меня за спиной. Мама одарила ее взглядом Отчаявшейся Матери.

– Дорогая, вот тебе мой диагноз: НЕДОЛЮБ – нажитый естественный дефицит обожания и любви. Пора тебе возобновить свидания. Твоя постель, милая, – пустее холодильника фотомодели.

– Возобновить свидания? – Я заюлила. – Что я такого сделала? За что меня наказывать?

– Это не только ради тебя, родная. Ради Мерлина. Ему нужно мужское влияние.

– Отсутствие необходимости морочить себе голову мужчинами – тайное преимущество смерти, – изрекла я.

– Ага, точно. – Фиби подлила мне вина. – Куда как хорошо тебе, одной-то, – за вычетом секса, ночных постельных хиханек, выноса мусора и могучего бога любви, который накидает любому грабителю. Конечно, здорово. Рай сплошной.

– Моя обожаемая дщерь, как, по-твоему, ты встретишь Того Самого, если вообще ни с кем не встречаешься?

Я смотрела на мать с сестрой в некоторой панике. Я пессимистка по той простой причине, что мое семейство сплошь хреновы оптимисты.

– Того Самого? Мама, ты что, подалась в джули эндрюс?[33] Да само предположение, что где-то есть кто-то для каждого, математически невероятно. Я нашла себе Того Самого, и он оказался Тем Самым Козлом. Да и твой, – добавила я.

Мама разговаривает руками. Когда она вывихнула запястье, прыгая с парашютом (не спрашивайте), у нее будто развился дефект речи. Теперь она сложила руки на коленях и смотрела только на них – и я тут же пожалела о колючем заявлении. Да что со мной такое? Когда я успела настолько прокиснуть? Что случилось с задорной, свободной девчонкой, которой я когда-то была? Она могла стоять на руках и петь йодли – если уместно, и нагишом. Сейчас я продолжала верить только в то, что верить совершенно не во что.

Фиби ободряюще погладила маму по руке:

– Если женщину обидел мужчина, это еще не значит, что нужно замотать сердце полицейским скотчем. Верно, мам?

– Как там Джереми? – Мама выплеснула его имя с безграничной брезгливостью.

– Кто?

Меня передернуло. Насколько мне известно, Джереми все еще был в Лос-Анджелесе – упивался своим неотъемлемым правом на жизнь, свободу и ногастых бытовых богинь. Кулинарное шоу Пудри на каком-то тамошнем кабельном канале, как назло, получило на днях приз. От ее фотографий во всех таблоидах, где она прижимала статуэтку к мясному суфле грудей, деваться было некуда.

– Но, дорогая, – оживилась мама, возобновив помавание руками, – шесть лет прошло, как он тебя оставил. Ты шикарная женщина, Лулу. Красавица и умница. Да тебе только включить женское обаяние, и...

– Женское обаяние! – перебила я. – Женское обаяние – это охмурение мужчин игрой на баяне. Я не умею.

– Ну вот что я тебе говорила, мам? – вздохнула Фиби. – Она такого мужененавистничества набралась, что люди скоро начнут думать, будто она лесбиянка.

Я хрюкнула от смеха.

– Да, я терпеть не могу мужчин, но это еще не делает меня лесбиянкой. А вот реалисткой – делает.

– Дорогая, у нас счастливая семья, – одернула меня мама. – Нам не к лицу скисать.

Я взглянула на маму с любовью. Со дня безвременной кончины отца она изобрела мантру «Живи проще, смейся чаще, люби глубже». Моя же, как я вдруг осознала, была такова: «Живи сложнее, реви чаще, злись постоянно».

Фиби осенена оптимизмом под стать маме. С самого детства она подбирала раненых птичек, лягушек, ящериц, белок, потом переключилась на мужчин, и все они были безнадежны и бессчастны. Она отправляла их в колледжи, помогала с визами, находила работу. Все они рано или поздно ее покидали – как только вставали на ноги. Единственное исключение – ее муж, художник-декоратор. Дэнни был предан моей сестре настолько, что готов был строить конуру каждой ее дворняжке.