Но нисколько Лили их не перехитрила, не очаровала. Чем больше она старалась, тем больше напоминала приблудившегося щенка, никого не обманувшего своей умильной мордочкой. Они ее просто пожалели – одни больше, чем другие.
– Папочка, мамочка, неужели мы ее покормили и теперь отправим на смерть?! – патетически спросила Ася. – Мамочка, помнишь, мицва? Ты говорила, мицва – доброе дело, ты сделаешь мицву, а потом тебе или нам, твоим детям, тоже кто-нибудь сделает мицву… Ты говорила, мамочка!..
Лили сонно вздохнула, теснее прижалась к теплому Асиному боку и мысленно сказала Асе: «Милая, какая же вы милая…» – и поклялась всегда любить ее больше всех на свете.
– Бессмысленно. Бессмысленно пожалеть одного ребенка. Важна не эта конкретная девочка. По городу бродят сотни таких же голодных, бездомных девчонок… – раздумчиво произнес Леничка, и Лили тут же возненавидела его навеки, – она не поняла, при чем здесь сотни других девочек, ведь она же здесь, здесь!
– Надо брать, – решительным басом сказала Дина, и Лили тут же поклялась ей в вечной дружбе.
– Жалко ребенка… – сказал Мирон Давидович, ни к кому не обращаясь, в пространство, вообще… – Может быть, все же можно взять, мамочка?..
– Жалко у пчелки, – откликнулась Фаина. – Да… жалко у пчелки, папочка…
Фаина встала и перешла к своему разложенному пасьянсу, и это означало «нельзя», «с ума сошли», «кто будет ее кормить»… и тому подобное.
Она раскладывала «Бисмарка» подолгу – начинала, могла несколько дней не подходить, потом, будучи чем-то расстроенной или просто не в духе, опять возвращалась. Сейчас она была расстроена, никому не хочется, пряча глаза, прощаться с человеком: «Было очень приятно, заходите» – зная, что он не дойдет до дома, и счастье еще, если не умрет на твоем пороге… Но что же тут поделаешь, такова жизнь. Если каждый будет отвечать за свою семью, то это уже очень хорошо получится, а она, Фаина, не может за всех чужих отвечать… подбирать людей на улицах ни к чему хорошему не приведет.
– Мамочка, – нежно сказала Ася.
– Мамочка, – повторил Мирон Давидович.
Из последних сил Лили мысленно послала ей свое привычное «Я хочу, хочу, хочу!» и тут же нежное «Пожалуйста…», и снова яростное «Я хочу жить, хочу, хочу!»… и опять нежное «Пожалуйста…».
– Ну, не знаю… делайте что хотите…
…»Ура! – чуть было не вскричала вслух Лили, как кричала маленькой, играя с нянькой в солдатики, обрушиваясь на чужую армию, раскидывая чужих солдатиков своим, зажатым в кулачке. – Ура, ура, ура!..»
* * *
Оказалось, у них есть еще Леничка… О Господи, нет, этого не может быть!
Может быть, она в обмороке, или видит сон, или бредит, или просто умерла? Тогда она в раю, а напротив нее падший ангел… хрупкий, хотя и высокий, стройный – хрустальный мальчик, весь перекрученный, ноги сплетены, слишком длинные руки сложены как для молитвы, и дергает головой вперед и вбок, не то нервный тик, не то дурная привычка, – высокомерный воробышек… Смотрит на нее глазами печальными и прекрасными… И пахнет от него удивительно приятно – это запах духов «Violette pourpre», табака и кожи…
Боже, как стыдно, невыносимо стыдно! Что он о ней подумает? Что она выследила его, узнала, где он живет, и вот – появилась в его доме, желая получить какую-то выгоду за то, что ее отец спас ему жизнь?..
– Не подумайте, пожалуйста, что я пришла, чтобы… Я совсем не имела в виду искать у вас pied à terre
