Рассказывали, что в древности ни одна по-настоящему красивая женщина не знала счастья. Мужчины шли на любые хитрости, чтобы получать их в своё полное распоряжение. Красавицам оставалось только смириться. Но в империи, возможно, всё будет не так. Первая Красивейшая замужем по любви, Вторая – отчаянно сопротивлялась браку с нелюбимым и… должна, должна продолжать!
Едва лодка причалила, как Хисуи подобрала юбки нарядного платья и побежала к парадному подъезду дворца, врезанного в гору. Ксенион даже не пытался догнать её.
Хисуи одна вошла в домашние покои Кантабриллин и села на подушки возле ажурной, шитой белой и золотой нитью, занавеси, отделяющей ваихех – место для игры на музыкальных инструментах в скромной комнате высокородной женщины.
Распущенные чёрные волосы Кантабриллин полностью закрыли лицо. Сама она не поднимала головы и не отрывала глаз от струн широкого и длинного хехмео-толь. Играла очень грустную современную мелодию в переложении и стилизации перевёртышей. Всегда любила музыку.
Хисуи некоторое время слушала, позволяя печали, выраженной в каждом извлечённом звуке и движении Кантабриллин, проникнуть глубоко в сердце.
Отзвучала последняя струна и будущая эрцеллет Лифорд заправила за ухо несколько крупных прядей. Выражение её лица, слишком сложное для понимания, для Хисуи отразило огромное напряжение мыслей и чувств. Впрочем, быть может, это занавеска, отделявшая девушек друг от друга, помешала всё понять в точности.
– Ты всё ещё ищешь выход? – осторожно и тихо спросила Хисуи.
– Нет, уже не ищу.
– Если хочешь поплакать, иди ко мне, – вырвалось у Хисуи.
И Кантабриллин, откинув золотистый ажур и сверкнув шёлком простого светло-зелёного платья, бросилась к подруге. Но Хисуи не услышала рыданий. Зато ощутила крепкое тёплое объятие.
– Нет, я плакать не хочу. Не сейчас, – призналась Кантабриллин и отодвинулась, чтобы заглянуть на мгновение в глаза подруги и вернуться к хехмео-толь. – Я не могу вылить слезами всё то, что во мне сейчас. Слишком много, не просто и не однозначно.
И Хисуи с удивлением опознала воодушевление, трепет и лёгкий восторг в полукровке, которая, подобрав волосы, снова пробежалась пальцами по струнам, но теперь – весело.
– Ты… его… влюблена в него? – на всякий случай спросила Хисуи, чувствуя себя дурой. В который раз за это утро.
– Я как будто уже за кем-то замужем и верна этому неизвестному до невозможного. Влюблена? Нет. Но я не могу рассказать тебе о причинах. Просто этот брак даст мне возможность решить проблему.
– Брак – это не то, что используют для решения проблемы, – покачала головой Хисуи. И добавила: – Я так слышала.
– Да, конечно, – легко согласилась Кантабриллин. – Ты же меня знаешь, так?
– Да.
– И веришь, что я не изменю принципам просто так?
– Да. Но я так боюсь, что ты тоже исчезнешь… – прошептала Хисуи. – Если ты исчезнешь…
– Я просто иду на очередную хитрость. Не переживай.
– Переживать будет поздно, когда Ли захочет уничтожить тебя за предательство.
– Это не предательство.
– Ох, узнаю Кантабриллин, – прозвучал знакомый голос. – Вечно в спорах о том, что делать этично, а что нет.
Девушки обернулись и одновременно воскликнули:
– Сапфирта!..
Прибывшая во всём блеске эрцеллет-принцессы Хоакина, Сапфирта, уже одиннадцать лет как супруга Классика и десять лет как мать его дочери, с любовью обняла подруг.
– Пахнешь и выглядишь восхитительно! – заверила Кантабриллин. – Как это он тебя отпустил?
