«Сука Колесников, точно прибью! Тёмный, неграмотный дехканин, блин…» – подумал Кузнецов, но вслух спросил: – Ничего себе, а почему вернулся в кишлак?
Али помрачнел, вероятно, погрузившись в тягостные воспоминания, но после непродолжительной паузы, пояснил:
– Умерла моя мама. Отец тоже болен. У него онкология, радоновые источники – причина. Раньше не знали, что горячие воды, бьющие из скал, при частом омовении могут быть опасны, а он лечил ими экзему. Хорошо помогало, но, видать, Аллах послал болезнь не для скорого выздоровления. Ему тяжело справляться с хозяйством, но уезжать в город нельзя. Родился и всю жизнь прожил в родном кишлаке Зонг, около трёх тысяч метров над уровнем моря. Сейчас ниже 2500 метров спускается, сразу давление скачет, кровотечения открываются. А я, единственный сын, обязан жить в родительском доме. Две сестрёнки на мне тоже. А сестра с третьей сестрёнкой… – он замолчал и неожиданно уткнулся лицом в ладони.
Сначала Кузнецов не понял, в чём дело, но потом сообразил, что парень прячет глаза. В местных наречиях, старший и младшие братья и сёстры по-разному называются. Поэтому на вопрос о количестве братьев и сестёр, вам могут ответить трое, а на вопрос о составе семьи можно услышать: десть человек. Просто сестра – это старшая, а сестрёнка – младшая. Также с братом и братиком.
– Али, что с твоими сёстрами? Они тоже больны? – Сергей учтиво налил ещё чаю и подвинул пиалу собеседнику.
– Их убили, – он поднял голову. Слёз не было, но глаза покраснели, а нижняя губа еле заметно подрагивала. – Повесели… вместе с мужьями.
У Сергея по спине побежали мурашки. Для мусульманина повешение – самая страшная и позорная смерть, потому что оно закрывает душе вход в рай. Так казнят за вероотступничество или иные тяжкие преступления против веры. Он никогда не слышал, чтобы в Советском Таджикистане случались подобные факты. А тут сразу четырёх человек.
– Где и когда это случилось? – офицер явно недоумевал и, естественно, отнёсся к информации профессионально скептически, но эмоции собеседника были столь выразительны, что не поверить в его слова, оказалось сложно.
Али молчал. На лице явно читалось сомнение и нерешительность. Он взял пиалу и стал заметен тремор рук: то ли от волнения, то ли от страха. Потом поставил чашку на место, так и не пригубив её.
– Моих сестёр убили полтора месяца назад, в Лангаре.
Кузнецов задумался, вспоминая топоним, но, кроме афганского кишлака в десяти километрах от границы, ничего на ум не приходило. Поэтому уточнив, что за место собеседник имеет в виду, окончательно опешил от ответа:
– Афганский Лангар? А чего они там потеряли? И вообще, они наши, советские?
– Да. Советские, – ваханец опять замолчал, уставившись отрешённо в окно.
– Али. Давай уже, рассказывай! Начал, так заканчивай. Не бойся, мы без протокола общаемся. Даю слово офицера, против тебя это использовано не будет. Говори, – у Сергея в голове уже начали проступать очертания одной из версий незаконного перехода границы.
– Они вышли замуж. Там живут наши дальние родственники, и сёстры были сосватаны ещё в детстве, когда была жива мать, – Али вдруг переменился в лице и решительно насупился. – Командон, я тебе расскажу всё, но ты обязан поклясться своим Богом, что не навредишь этим ни мне, ни моей семье, ни моему племяннику.
Кузнецов заулыбался:
– Я коммунист и атеист, и не верю в Бога.
