Мальинверно - страница 33

Я стоял, замерев по двум причинам: чтобы не разбудить его и потому что развернувшаяся перед моими глазами картина напоминала что-то очень знакомое, но что именно, я сразу сообразить не мог.

Решил подождать снаружи, пока он проснется, но ждать довелось недолго, поскольку вскоре примчался запыхавшийся и весь взмокший Ипполит Куринга с пустым мешком для муки.

Он ухватился за веревку колокола и четыре раза оглушительно позвонил, после чего проник на склад.

Я услышал голоса и вошел внутрь. Ипполит держал раскрытый мешок под широкой белой трубою, из которой Просперо, поднимая и опуская рычаг, насыпал муку. Когда мешок наполнился, Ипполит завязал его веревкой, вскинул на плечо и убежал с той же прытью.

Просперо широко зевнул, тыльной стороной руки протер глаза. Взгляд его стал сухим и уклончивым, когда он увидел меня.

Я выставил перед собой Книгу, как щит.

– Простите за вторжение и беспокойство, но у меня безотлагательный вопрос.

– Слушаю вас.

Для своих шестидесяти пяти Просперо Альтомонте выглядел отлично: высокий, крепкий, с сухими чертами лица; ранняя пташка, заядлый охотник и уважаемый всеми кроликовод.

– В Книге регистрации усопших не хватает вашей подписи.

Я собирался открыть свой фолиант, как есть, стоя, но Альтомонте подошел к столу и одним движением смахнул все, что на нем было.

– Кладите ее сюда.

Я колебался, стол был покрыт слоем муки, на черной обложке останутся ее следы.

– Я думал, достаточно моей подписи в мэрии.

– У нас тоже нужно, взгляните, – я показал ему подписи родственников на открытой странице, которые я, направляясь к нему, быстро соорудил.

Он достал авторучку из висевшего на стуле поношенного пиджака, захватил ее всей пятерней, как рукоятку меча, уткнул указательный палец левой руки в нужное место и поставил неразборчивую подпись.

– Готово.

Я закрыл реестр, аккуратно взял его со стола, стараясь не прикасаться к своей коричневой рубашке.

– Извините меня великодушно, я должен сдать его на проверку сегодня.

– Ну что вы, никаких проблем, напротив… – он вышел со склада и вернулся с двухкилограммовым пакетом муки.

– Это вам за беспокойство.

Я был тронут этим жестом и на минуту даже забыл, что он мог быть старым возлюбленным Эммы, мужчиной, обладавшим ею раньше меня, элементом, занявшим мое место в периодической системе человеческих существ и их действий. Мне напомнила об этом природа, когда, распрощавшись, я вышел из дома и направился в мэрию отнести журнал: в заросшем травой огороде за домом я увидел куст репейника и растущие вокруг него полевые цветы.

Колючий.

Приставучий.

Сорняк.

Картина спящего посреди мельничьего барахла Просперо неотступно преследовала меня, как будто я ее уже где-то видел и которую, как ни старался, припомнить не мог. На улице. Дома. Когда собирался на послеобеденную работу. Казалось, вот-вот возникнет, но как бы не так. Надеялся, что это произойдет в библиотеке по принципу совпадения с литературными аналогиями, но однако же нет.

То был день выбора. После обеда я за полчаса закончил «Постороннего» Альбера Камю и, как часто бывало, выбор следующей книги был непростым. Я относился к этому с той же ответственностью, как к чему угодно, даже самому незначительному выбору своей жизни, раздумывая, зайти в кафе и выпить чашечку кофе или же нет, как если бы это определяло мое будущее. На каждый прочитанный роман приходится по одному непрочитанному и, может, из-за того, что его не выбрали в ту минуту, он будет забыт и никогда не будет прочитан. А между тем это была книга нашей жизни. Мысль, что ею пренебрегли, наполняла простейшее действие – выбор книги – трагическим смыслом.