Мальинверно - страница 5

– Ну, а как же библиотека…

– Вас оттуда никто не гонит. Еще чего! Культура у нас на первом месте. Утром в восемь вы открываете кладбище, работаете там, прибираетесь… сами разберетесь, что делать, а в два тридцать, после обеда и короткого отдыха отправляетесь в библиотеку, к любимым книгам, и работаете там до шести, потом закрываете библиотеку и после нее – кладбище. Чего вам больше? По-вашему, это не превосходная мысль? Конечно, вы вправе отказаться, но подумайте сами, кто вам даст дополнительную работу с вашей проблемой? Поверьте мне, все гораздо проще, чем вам кажется, пока еще ни один кладбищенский сторож не скончался от переутомления. Приступайте завтра, сегодня зачураемся – тьфу-тьфу – кажется, никто не умер. Ступайте, Мальинверно. Да, зайдите к заведующему коммунальным отделом, он растолкует подробнее.

Мэр деликатно выставил меня за дверь, я стоял с письмом в руке и не понимал, что делать.

Через несколько минут из дверей его кабинета выглянул секретарь и, увидев меня, говорит: «Мальинверно, завотделом вышел и оставил для вас конверт. Поздравляю с новым назначением, не сомневаюсь, что вы справитесь».

Сказал и исчез, как будто меня там не было.

Так быстро, насколько позволяла моя левая нога, я устремился к выходу, мне не хватало здесь воздуха. Возвращаться в библиотеку и спускаться по склону холма совсем не хотелось, я отправился в Мискони́, пустырь на окраине города, посидеть там в тени дикой яблони и подумать о странностях жизни, о том, что если жизнь Жана Вальжана зависела от куска хлеба и серебряного подсвечника, а Акакия Акакиевича Башмачкина от шинели, а любовь Эвариста и Кандии от веера, то мою судьбу решила груша.

Я открыл конверт. Там лежала толстая связка ключей, расписание работы кладбища и нетронутая копия «Положения о порядке эксплуатации и содержания кладбища на территории города». Читать его не хотелось. Претила не мысль о назначенной мне должности – работать сторожем на кладбище было для меня равносильно тому же, что сидеть в техническом бюро или отделе записи актов гражданского состояния, я боялся нарушить размеренность собственной жизни.

Я никогда не умел справляться с переменами, они меня страшили, поэтому я прибег к единственному известному мне способу бегства: достал из кармана томик «Мадам Бовари» и в ту же секунду покинул враждебные пределы Тимпамары и очутился в неподвижных и сонных землях Йонвиль-л’Аббе. Это чтение повторялось по кругу в течение всей моей жизни, каждый раз, когда я нуждался в утешении, когда ощущал необходимость залечь на дно и растворить свою тоску во всеобщей мировой тоске и почувствовать себя частицей страдающего и живущего в иллюзиях человечества.

Весь остаток дня я был возбужден, вечером не мог заснуть: до начала моей новой службы оставалось десять часов, а я не имел представления, с чего начинать. Ну, я открою ворота, а потом? Что в точности должен делать кладбищенский сторож? Присутствовать на похоронах? Или, может, даже ямы копать? Нехотя я открыл «Положение»; на сердце было тяжело, как у Шарля Бовари, когда его ревнивая супруга Элоиза запретила ему ездить на ферму Берто́, в дом красавицы Эммы.

Я стоял у кладбищенских ворот без пяти восемь. Никого не было. Стал ждать. Две вдовы, Лонгобарди и Пентоне, ждали, как и я, у запертых ворот. Через четверть часа явился завотделом на пару с муниципальным клерком Корнелием Бенеста́ре.