23 декабря
«…не нужно, Венька… слышишь? Не нужно пить… Я не хочу, чтобы ты пил… Я просто не знаю, что может на тебя подействовать, чтобы ты прекратил это пьянство… Я бы с удовольствием сделала для тебя все, только я не знаю, что делать… Веничка, ну дай мне слово, что ты никогда больше не будешь пить… А?.. Я тебя не отпущу от себя, пока ты не дашь слова… Будешь до утра мерзнуть, слышишь?..»
«…Ой, Венька, ты просто розовый младенец… Я просто ужасно хочу, чтобы ты был моим братом… Ну, чего ты презрительно ухмыляешься… А то, понимаешь, у меня никогда не было младшего брата… Ой, Венька, представляешь: я бы делала с тобой все, что хотела, и ты бы не посмел пикнуть… А то вот ты сейчас сидишь здесь и грубишь… Свободная личность – тоже мне… Вот сейчас возьму и изобью… Что-о-о? Что ты сказал?! Ну вот что мне оттого, что ты говоришь такие гадости…»
24 декабря
С отчисления пошло изумительно!
Самосейко НЕУДивлялся…
Катаев окончательно СЛ. Абел, ИЗВЕРГая комсомольскую верхушку и погружаясь в мИР МАтериализма…
Муравьев изрыГАЛ И НАпивался снова…
Дни розовели проносились…
Всепроникающие Факты продолжали фамильярно похлопывать по бедрам мою Радость…
И напрасно я пытался прикрыть Ее икры капроном нарочитой раздражительности…
В глазах сентябрило…
Мечты прельщали ЖЕСТокой неутомимикой…
Я грубо симпатизировал…
Я был до невероятности наМ.А.Г. ничен…
Я блевал недожеванными кусочками декабря в серенькую урну ноябрьского пессимизма…
Из влагалища моего воображения периодически выползали розовые, кричащие Шедевры…
Неуместная торжествуемость повсюду меня преследовала…
Я с трепетом раздавался…
Я изнемог.
25 декабря
А – ккатись все к ебеней мматери!!!
26 декабря
Ах, прекратите Леонид Самойсенко. Ведь все это – не так! Одним словом – скверная чистота.
С 11-и до 11.30 – коллективно составляли новогоднее послание тетушке у дверей 428-й комнаты.
В 11.30 принялись строить умопомрачительные прожекты на ночь. Я вынужден был отвергнуть ее предложение пойти на улицу – меня не пленяли перспективы многочасового дрожания на скамейке и даже ее обещание закутать меня в свой платок. В свою очередь, ее не прельстило мое предложение пройтись к окну Полидвы и пропеть ей пару похабных серенад.
В 12 часов я попытался отвернуться от назойливого оппонента и вновь углубиться в «разрушение личности».
С 12.00 до 12.15 – Музыкантиха предприняла несколько попыток лишить меня Горького – любовь моя к Горькому победила жажду романтики и ночных прогулок, я мужественно защитил творения своего любимца от наглых притязаний распоясавшейся хулиганки.
С 12.15 до 12.30 устно выражали недовольство по поводу обилия целующихся пар и восторгались трудолюбием Муравьева. В 12.30, с обоюдного согласия, приняли незамысловатое решение пройтись по мосту через Яузу и для разнообразия раздеть пару прохожих.
С 12.30 до 1.00 разочаровывались в последнем решении, жаловались на уличный холод, внутренне содрогались при воспоминании о 2 прошедших ночах, неудачно острили по поводу поцелуев и похабщины.
В 1.00 Музыкантиха пресытилась долгим стоянием и ежеминутными выражениями с моей стороны (не без влияния Горького) желаниями быть развращенным похабником.
С 1.00 до 1.15 Музыкантиха яростно намечала перспективы моего дальнейшего существования, а я в высшей степени устно выражал восхищение половой предприимчивостью Альберта Алферова.
В 1.15 устное выражение восторгов заставило пострадать мою шевелюру и одновременно возмутить мое Чувство Человеческого Достоинства.
