Царёв подходит к чайнику, щёлкает кнопкой и встаёт рядом со мной.
— Ты могла продать квартиру, которую я на тебя оформил, — напоминает. — Но вместо этого пошла к нотариусу и отказалась от неё.
Задумчиво облизываю пальцы от соуса, ловя на себе немигающий взгляд, пристально следящий за моими губами. Тут же прекращаю и просто мою руки под краном.
— Я изначальный была против такого подарка, поэтому вернула его…
— Почему не сняла деньги с карты, которую я оставил? — перебивает и сокращает между нами расстояние. — Там лежала нормальная сумма. Можно было найти хорошую квартиру, а не то убожество за МКАДом.
Демьян разворачивает меня и припирает к разделочному столу, заставляя поднять лицо и посмотреть на него. Вижу, что парень с трудом сдерживает злость. Его желваки раздраженно дёргаются.
— А мне не надо чужого, — отвечаю, гордо вскинув подбородок. — Чужие квартиры, деньги, женихи… Без этого как-нибудь обойдусь…
— То, что от меня ты принципиально ничего не хочешь, я уже понял, — недовольство прищуривается. — Какие проблемы с твоей семьей? — напирает. — Как они тебя беременную отпустили в Москву? Я ни черта не понимаю! — рычит, срываясь. — Макс вообще как будто не в курсе!..
— Ты виделся с Максом? — удивлённо выдыхаю. — Когда?
На мгновение в груди вспыхивает надежда, что Царёв всё же пытался найти меня. Но я не успеваю всё обдумать — он обхватывает моё лицо ладонями, а строгим взглядом врезается в мой растерянный.
— Твоя семья знает, что ты беременна? — требовательно интересуется. — Нет?! — рычит, делая правильный вывод из моего молчания. — Почему?!
Его жёсткая манера поведения давит. А вопросы бередят в душе неприятные воспоминания. И я всхлипываю от уже знакомого чувства одиночества и от обиды.
Стискиваю зубы, призывая себе не реветь. Но слёзы всё равно скатываются по щекам. Царёв ловит их пальцами. Стирает.
— Я же сказала, что был другой мужчина. Здесь. В Москве… — снова лгу. — Поэтому моя семья ничего не знает.
Видимо, на этот раз говорю убедительно, потому что Демьян звереет. Его ноздри зло раздуваются, дыхание тяжелеет. Руки, стискивающие мои щёки, подрагивают от ярости. Он их медленно убирает, сжимая в кулаки.
— Кто? — хищно прищуривается. — Я поверю в этот бред, только если назовёшь имя.
Ничего себе условие! Так далеко я свою ложь не продумывала…
— Никаких имён называть не буду, — категорично мотаю головой, скрещивая руки на груди.
— Тогда я звоню Максу. Он должен знать, в каких условиях живёт его беременная сестра…
— Нет! — испуганно смотрю на него. — Не надо! Пожалуйста!
— Почему?!
Не хочу отвечать на вопрос Демьяна, потому что мне стыдно вспоминать момент, когда я только узнала о беременности. Ведь у меня не было радости. Совсем.
Была паника. Истерика. Слёзы.
Помню, как было страшно. И как кричала мама, называя меня последними словами. Как она в тот же день записала меня к знакомому гинекологу, чтобы сделать аборт. А я даже не сопротивлялась. Я хотела избавиться от ребёнка…
Неосознанно накрываю живот руками в защитном жесте и мысленно прошу прощения у малыша за то, что хотела прервать его жизнь. Это была секундная слабость, но чувство вины до сих пор душит меня. Как и обида на маму за её категоричность и жестокость по отношению к собственному внуку.
— Я не хочу сообщать семье о своей беременности, — мотаю головой. — Сейчас точно нет.
— Ты из-за этого уехала из города? Не хотела, чтобы семья узнала?
