– Я никогда не говорил, что мне нравится эта херня на твоем теле.
– Так ты теперь у нас за натуральность? И когда это произошло или правильнее спросить из-за кого? – она явно намекает на Киру.
– Просчет милая. – Стягиваю с себя футболку и снимаю штаны. – Я всегда за нее был. Твой самолет меньше чем через три часа. Не опоздай.
Закрываю двери в душ и слышу, как что-то разбилось. Нервы у Кати не к черту. Но вот свои психи она может показывать только сама себе, ну или своим родителям, мне это бесполезно. Этот урок она усвоила еще до нашего брака.
Эти дни я старался максимально оградить себя от мыслей о дочке, о Кире. Занялся вплотную работой и тем, зачем собственно изначально сюда приехал. Но отец уничтожил мою выдержку к херам своим появлением. И как только узнал, где я был в тот момент?
– Здравствуй сынок. – Я в этот момент едва кофе не выплюнул на него, но сдержался. – Даже не сообщил о своем визите в страну. Хорошо общие знакомы сообщили, что мой сын прилетел. – Он отодвигает стул напротив меня. – Позволишь? – риторический вопрос.
– Ты потерял это право, когда решил врать мне.
Перед нами вырастает официант с желанием принять заказ. Отец заказывает себе кружку кофе и смотрит на меня, будто сказать что-то хочет.
– Говори зачем пришел, я спешу. – Я не планировал эту встречу больше, дайте подумать…никогда.
– Мать больна. Недавно прилетела из Израиля, проходила там лечение. – Я, молча, слушаю, где-то глубоко в груди что-то екает, но я подавляю это чувство и отпиваю глоток горячего напитка, смотря в упор в глаза, которые долгие годы держали меня во лжи.
– Зачем ты говоришь мне это? – стараюсь оставаться холодным.
– Она твоя мать, Артур и заслуживает заботы. Прекрати вести себя как ребенок.
– Она, как и ты, потеряла меня и мою заботу, как ты говоришь, в тот момент, когда решили держать меня в неведении. Когда решили мне врать. Когда все решили за меня. Решили, что и кто мне нужен. Хотя, по сути, и выбора то мне не оставили. – Я говорю сейчас жестко и достаточно грубо, раньше, я бы никогда не позволил такого отношения к отцу, но теперь все по-другому.
– Уже ничего не изменить, сын, – говорит он как-то обреченно.
– Вот именно. Больше ничего не изменить. – Встаю и, положив на столик деньги по счету с чаевыми, ухожу прочь.
Сажусь в тачку и несусь к ней, только вот запала хватает слава всем яйцам всего до ее дома. В окнах горит свет, а я сижу на улице как пацан и смотрю. Жду. Чего? Сам не понимаю. Но когда вижу в окно этого ублюдка, хочу выломать ему башку к херам. Но понимаю башкой, что хватит уже с меня этих разборок. В прошлый раз я переборщил, когда схватил ее. Но страх в ее глазах, немного привел меня в чувства, и я отступил, а то и шею мог свернуть. Сам иногда не могу понять, что со мной происходит? Я понимаю, что ее вины в том, что произошло, нет и, по сути, она тоже пострадала, если конечно реально любила меня, в чем я сомневаюсь. Не было там любви никакой. Уж слишком быстро она тогда запрыгнула на своего дружка. А я дебил подыхал без нее. Выбивал из башки, как только мог. Даже по стопам Костяна пошел, в подпольный клуб ездил, дурь выгонял. Даже сейчас иногда там бываю, но не ради бабла. Ради хорошей встряски. Когда прям совсем невмоготу.
Какое-то время еще пялюсь в ее окна и пытаюсь понять свои ощущения, запутался еще больше. Хватит! Надо валить отсюда, только вот следующие четыре дня каждый вечер я стоял тут, на другой стороне ее улицы и смотрел в ее окна.
