— Адель, не плачь, — прошу, заметив слёзы на её щеках.
— Извини. Слёзы мне неподвластны. Я больше не могу их контролировать, — признаётся. — Просто слушай. В следующий раз мы встретились на моё двадцатиоднолетие. Дима прилетел тогда зачем-то. Он как всегда спросил, чего я желаю. Я сказала — найти себя. К слову, моё желание исполнилось, — это она говорит с улыбкой. — Но не это главное. Я впервые выпила в тот день. С ним. Меня штормило, было весело с ним. Но больше я пить не собираюсь. Я думала он вернулся ради меня. Ведь я сожалела о том, что сказала тогда «нет». Понимала, что права, но можно было ведь найти компромисс. Думала, он пришёл сказать, что готов ждать. Остался всего месяц до окончания обучения и уж месяц не такой большой срок. И он сказал всё точно так, как я хотела. Сказал, что готов ждать и будет рядом сколько нужно. Говорил красивые, лживые и гнилые слова, в которые я поверила. Но потом я узнала, что он женат на Габи. И разводиться с ней не намерен, — говорит, но голос её становится истерическим, и она чуть ли не хохочет.
— Кажется, он в детстве не наговорился, — тихо заключаю. — Столько всего тебе наговорил… Язык интересно, не отсох?
— Не отсох, — выдыхает. — Как видишь, в прессе то и дело: «Дмитрий сказал…», «Дмитрий уверил…»
— И это всё, что было между вами? Немало…
— Это коротко, — отвечает, натянув улыбку. — Краткий пересказ моей жизни.
— И всё же я не вижу пока в этом рассказе тех «проблем», от которых ты должна избавиться и лишь потом начать новые отношения.
— Тёма, я же девушка, — восклицает, отводя глаза. Врёт. — Мы всегда из маленькой беды делаем большую.
— Ты что-то скрываешь, Адель. Я знаю, — серьёзно проговариваю. — За эти годы я не разучился узнавать, когда юлишь и уходишь от темы. Поэтому я хочу знать всё.
— Я не могу тебе всего рассказать, Тёма, — заговаривает почти шёпотом. — Никому не могу. Даже моя мама не знает, а ты хочешь, чтобы я на тебя взвалила всю тяжесть прошедшего года. Он сделал мне больно, когда я узнала, что он женат на одной, а слова «люблю» говорит мне. Когда врёт и одной и другой. Понимаешь?
— Как он сделал тебе больно, Адель?! Скажи! Прошу тебя…
— Нет! — уверенно произносит. — И мы закрыли тему. Ты хотел знать, что было между нами? Я ответила. Если тебя больше не интересуют другие темы для разговора, то ты можешь сейчас же вернуться к друзьям. Я больше не намерена говорить о Диме. Я его ненавижу. И хочу, чтобы он исчез навсегда из моей жизни, воспоминаний и разговоров. Я не говорила о нём последние полгода. Но ради тебя решила открыться. А ты сейчас заставляешь меня дальше причинять себе боль…
— Прости, — виновато заговариваю. — Я больше не буду. Ты права, забудем о нём. Он не должен больше нас с тобой волновать. Давай сменим тему, малышка? Ты отучилась? Теперь ты ветеринар? — закидываю её вопросами, пытаясь поднять ей настроение, но мы оба понимаем, что не так это делать надо.
— Да, отучилась. Но не на ветеринара. В конце поняла, что не смогу убить животное. Копаться в их органах. Я стала повелительницей собак, — шутливо отвечает. — Почти красный диплом. Зоопсихологию завалила из-за своих принципов не давать деньги. Стоило, наверное, дать… Хотя какая разница. Если я не работаю по специальности.
— Я тоже в университете принципиальным был, — припоминаю, поняв, что эту принципиальность Адель переняла у меня. — Всё правильно сделала. Знания важнее оценки.
