– Очень красиво! – Алиса внимательно присмотрелась. – А что это за птицы, там, над башней?
– Ты что? – Шныров удивленно уставился на Алису. – Какие птицы? Это же нечисть над башней вьется, приглядись получше, разуй глаза.
Алиса и Юля напрягли зрение так, что прослезились.
– Точно! – воскликнула Алиса, толкая Юлю в бок локтем. – Похоже на стаю прозрачных летучих мышей!
– Ужас, – охотно согласилась Юля. – Я этих летучих мышей больше крыс боюсь. Крысы по крайней мере не летают и не спикируют тебе на голову, когда ты этого меньше всего ждешь!
Все были так заняты разглядыванием башни, что не заметили, как к ним подошел профессор Серебряков. Он галантно раскланялся с девочками, пожал руку Шныру и отпустил комплимент ворожее:
– Вы как всегда обворожительны, Ванда.
Та зарделась от удовольствия:
– Скажете тоже…
Серебряков наклонился к Грызлову и попытался потрепать его по загривку, но тот отскочил в сторону и попросил без разрешения не нарушать его приватность. Серебряков замер на месте с открытым от удивления ртом. Пришлось Алисе пускаться в объяснения и рассказывать Серебрякову историю Грызлова, после чего профессор почтительно пожал домовому здоровую руку.
– Э-э-э, простите, вы так похожи на скотч-терьера с портрета Якова Брюса, который висит у меня в кабинете… Это не случайность? Ах, это ваша прабабушка? Тем более приятно познакомиться…
Грызлов вдруг запустил пальцы в густую черную шерсть на голове и принялся рвать на себе волосы, как трагический актер на сцене провинциального театра. При этом он похожим на рэп речитативом информировал присутствующих, что дни его сочтены и до прабабкиных лет ему дожить не суждено.
– Что такое? – спросила его баба Ванда. – Откуда такая уверенность?
Вместо ответа домовой показал ей на свой длинный, на вид совершенно кошачий хвост.
– Пропадаю я! Процесс с хвоста пошел… – И он горько заплакал, размазывая по щекам слезы маленькими, покрытыми черной шерстью руками.
В телестудии сегодня выдался особенно напряженный, суматошный и богатый событиями день. Редакторы, режиссеры и вся телевизионная братия сбились с ног, клавиатуры буквально дымились под летающими над ними пальцами корреспондентов. Репортеры чуть ли не одновременно брали по три интервью, причем в разных местах огромного мегаполиса. Короче, совершали информационные подвиги и творили чудеса профессионализма.
Малышкин устал неимоверно. Вернувшись в телецентр, он без сил рухнул в свое вращающееся кресло и пустым взором уставился в монитор компьютера. На нем, лениво шевеля плавниками, плыли мимо едва заметного крючка разноцветные рыбки. Время от времени одна из них заглатывала наживку и пропадала с экрана.
В эту минуту Малышкину больше всего на свете хотелось снять ботинки и выпить чашку хорошего чая, а не эту бурду из синтетических кофейных опилок, которой они угощались на студии. К тому же ему не нравилось то непривычное для него возбужденное, даже раздраженное состояние, в котором он по непонятной причине пребывал последнее время. А ведь он так гордился своей уравновешенностью и умением владеть собой.
Малышкин откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и попытался расслабиться. Даже задремал, но ненадолго– кто-то ласково коснулся его запястья. Он вздрогнул и поднял веки: над ним, как две зеленые звездочки, сияли глаза Ниночки Водорябовой. Розовые губки ее расплылись в радостной улыбке.
