– Неделя? Но… как же так? Ты же одна, вроде бы жила? Это чей? Кто-то попросил посидеть? – спросила она подозрительно.
– Нет, Елизавета Николаевна, – обречённо закрыла глаза, опираясь лбом на руку и не отрывая от уха телефон. – Никто не просил. Это мой… ребёнок.
– Твой? – почти прошептала куратор.
– Девочка.
– Но как так? Ты же ничего не говорила… А её отец? – резко стала серьёзной Елизавета Николаевна.
– Нет отца, я одна.
– Ох, Оля… Так, с Говоруном я договорюсь, с Залешиной тоже, но вот с Анисимовым тебе придётся самой, ему неважно, что у вас в жизни происходит, ему знания техкарт важнее. В общем, я всё понимаю, но, Оль, теперь тебе тем более не нужно прятаться, – она тяжело вздохнула. – Ты поэтому столько работы набрала? Понятное дело, стипендия наша даже одного не прокормит, насмешка только.
– Елизавета Николаевна, не беспокойтесь так, я что-нибудь придумаю. Сонечка спокойная, может, няню найду…
– Оль, ты представляешь, сколько на это будет денег уходить? Да и силы у тебя не бесконечные. А ребёнку молоко нужно материнское, как ты её оставлять будешь одну? Думаешь, я не знаю…
– Нет у меня молока, пропало. От нервов, – я сглотнула. Как же злило, что приходится врать. – Так что, с одной стороны, проще, но, с другой, накладнее. Сейчас соседка помогает, у неё недавно второй родился, она всё знает. Я всё смогу, Елизавета Николаевна! Вы не думайте…
– Ох, Оля, сможешь, – она согласно кашлянула. На заднем плане послышались голоса, и куратор резко свернула разговор, взяв с меня словно, звонить, если что-то понадобится.
Булочка снова заснула, и я потянулась к ноутбуку. Куратор права, даже если она сумеет договорить с преподавателями, кое-что мне всё равно придётся сдавать самой, а раз так, то стоит освежить знания. Позубрить, проще говоря.
Дважды прерывалась, отвлекаясь от лекций, чтобы покормить Соню, а потом отнести её в ванную, чтобы искупать. Вечером это делать не получалось, возвращались с работы соседи, поэтому использовала дневное время по максимуму. Да, было тяжело, но я смотрела на крошку и не верила, что она чужая. Словно моя доченька, крошечка, которая всегда была со мной.
Дверь открылась, когда часы уже показали десять вечера, и я собиралась лечь спать.
Не успела, в комнату ввалилась весёлая Милка в коротком платье и шубке нараспашку.
– Олька! – закричала она, махнув пакетом.
Тут же проснулась Булочка, и мне пришлось бросить всё, подхватить малышку на руки и строго сказать Миле:
– Тише!
Подруга надула губы, бросила на дочь заинтересованный взгляд, но не подошла, села на диван, скривившись.
– Чем у тебя так пахнет? – недовольно спросила она.
– Ребёнком, – ответила ей. – Если помнишь, то твоим. Подержать не хочешь? – подошла к ней, но Булочка внезапно зашлась в истошном крике, и Мила закрыла уши ладонями.
– Убери! – взвизгнула она. – Унеси подальше.
Да я и сама отошла к кровати, попробовала уложить малышку на одеяло, и, о чудо, она замолчала, смотря на меня зеленющими глазами. Не так ребёнок должен реагировать на родную кровь, она же оборотень, должна чувствовать мать. Или именно поэтому так злится? Понимает уже, что та от неё отказывается?
– Мила, нам надо что-то решать, – вздохнула и легла рядом с девочкой. – Я её Софьей назвала, Соней. Не могу без имени.
– Да как хочешь, – фыркнула Мила, посмотрела на меня и улыбнулась. – Ей должно пойти это имя. И я красивая, и папаша-урод симпотный, вырастет в красотку. Но надо что-то решать, ты ведь с ней вечно сидеть не будешь? – она пожала плечами. – Я тоже на себя эту обузу взваливать не хочу.
