После окончания Надя распределилась в конструкторское бюро, где сначала была простым молодым инженером, а потом получила отдел. Она легко вступила в компартию, и очень скоро ее единогласно избрали секретарем кэбэшной ячейки. Надежда обросла связями и знакомствами, однако пользовалась ими очень редко. Была она на редкость честным коммунистом, верила своей партии безоговорочно, и именно о такой преданности делу Ильича слагали песни.
Вечерами, возвращаясь в свою отдельную квартиру после работы и вечерней учебы в Институте марксизма-ленинизма, Надя оставалась одна. На работе у нее появилось несколько подруг, но вечерами все они спешили к мужьям и детям. И если к первым Надежда не испытывала никакого интереса, то вторые, дети, занимали ее упорядоченную математическую голову все больше. Мысли о ребенке приходили к ней и раньше, а после тридцати лет ее тоска по маленькому пухлощекому мальчику стала почти физической. Она понимала, что ее мечта иметь сына неосуществима без необходимого зла – мужа. Именно мужа, вполне законного, ведь не могла же она, коммунистка, позволить себе понести от некоего нелегального производителя. Годами Надежда, лежа ночью без сна, обдумывала возможные варианты. Но результат всегда был один – для того, чтобы иметь ребенка, нужно было сначала выйти замуж. От мыслей о том, что именно придется делать с мужем для того, чтобы забеременеть, Надю начинало мутить.
Евдокия Губа, хоть и не знала настоящий причины мужененавистничества подруги, Надю понимала. Несмотря на свою говорливость, она была совсем не так проста, как могло показаться. Они работали вместе уже давно, и самые сложные проекты начальница Надя всегда отдавала именно Дусе, зная, что та справится с работой быстрее и изящнее многих мужчин в бюро. Евдокия была воинственной старой девой, и кроме брата и покойного отца мужчин не признавала. Она была очень красива и в сорок лет, а в молодости ее редкая красота буквально сводила мужчин с ума. Высокая, осанистая, она смотрела словно поверх людей, и было удивительно, откуда у деревенской Дуськи такой царственный поворот головы и длинные, манерные пальцы. Как-то за чаем она коротко поведала Наде, что с молодости ждала «его», того самого принца, но так и не дождалась. Встречались же в основном неотесанные мужланы, на которых красавице Евдокии и смотреть-то было тоскливо. Надя уточнила тогда, в чем именно заключалось главное достоинство принца – в красоте или в богатстве, но подруга только неопределенно повела рукой, что означало, скорее всего, и то, и другое. На работе о них немного злословили – спелись две старые девы, но делалось это строго за спиной.
О том, что у Дуси есть рано овдовевший и все еще не женатый брат, Надя знала давно, но никакого интереса эта информация у нее не вызывала. Как не вызвал интереса и сам брат Петр, с которым она познакомилась случайно, во время демонстрации. Лишь когда Петр Губа начал настойчивые ухаживания, Надя забеспокоилась. Это был шанс, возможно, и даже скорее всего, последний ее шанс родить ребенка, и, тайно ненавидя происходящее, она все же решила его не упустить. Немного смущала странная фамилия жениха – Губа. За долгие годы работы с Дусей она успела к ней привыкнуть, но теперь, примеряя на себя это короткое, хлесткое и какое-то даже интимное звучание, Надежда запаниковала. Как же ей жить с такой фамилией? Откуда вообще взялась такая почти оскорбительная фамилия? Не Губарь, не Губов, а именно Губа? Обычному анализу это не поддавалось. Она несколько раз потренировалась, произнося вслух: Надежда Георгиевна Губа, Губа Надежда Георгиевна, Губа Надя. Всякий раз фамилия звучала почти неприлично. Но Надя все же смирилась и в положенный срок покорно сменила паспорт и прочие документы, деликатно не подняв тему странной фамилии при муже.
