– И прошу снять обувь, – говорит, бросив укоризненный взгляд через плечо. – Терпеть не могу, когда люди заходят в мой дом обутыми.
– И часто они так делают?
Лея открывает входную дверь и отходит в сторону, чтобы пропустить меня. Её молчаливый, но чересчур недовольный взгляд так и вопит мне катиться куда подальше.
– Прошу прощения, что позволил себе неуместную вольность. – Снимаю обувь, не сводя с нее глаз. – Больше такого не повторится.
Ей не нравится, что в доме посторонний. Но ещё большее беспокойство вызывает моя вежливость. Скинув ярко-желтые шлепанцы, Лея направляется в кухню-гостиную. Иду следом, чувствуя сладковатый аромат её кожи. Все окна распахнуты, двери на террасу открыты. Сквозняк поднимает светлый прозрачный тюль и тонкая ткань завораживает причудливым танцем. В этот момент Лея оборачивается, и пшеничная прядь, подброшенные ветром, прилипает к её полным губам. Она поддевает пальцем волосы и спрашивает:
– Кофе со сливками?
– Без. Просто черный.
Пастельные оттенки гостиной сочетаются с мягкостью её черт. Несмотря на притаившуюся в глазах враждебность, Лея похожа на мечтательную героиню картины, что проводит свое утро в объятиях летнего ветра.
Присаживаюсь за обеденный стол, прогоняя нежелательные мысли. Уютная зона кухни вновь приковывает мой взгляд. Над ней совершенно точно работал Янис. Кропотливо. Он впервые совместил парадную кухню с рабочей. В его проектах загородного жилья их всегда разделяла стена и казалось, что лицо кухни занимало сравнительно немного места, но это всё потому, что «мозги» оставались спрятаны по другую сторону. Варочная поверхность, духовые шкафы, посудомойка и прочее, что, как считал Янис, должно оставаться в тени. Но здесь пространство настолько свободное и дышащее! Темная каменная столешница превращается в растянутую букву «Г», перпендикулярно которой стоит трехметровый шкаф со всей встраиваемой кухонной техникой и скрытыми нишами для хранения. Несомненно стильно и модно, но ещё непривычно одомашнено. Мама была бы в восторге. Очевидно, что профессиональный взгляд Яниса претерпел кардинальные изменения в последние годы жизни.
Лея включает кофемашину, достает из верхнего шкафа две белые чашки с блюдцами и тянет руку к узкому ящику, где хранятся столовые приборы. Еще пара движений и вот она уже заваривает чай в стеклянном чайнике, толкнув носком нижний высокий ящик слева. Не сомневаюсь, что она с легкостью ориентируется здесь с закрытыми глазами, а всё потому, что каждая деталь проработана с предельной скрупулезностью ради максимального удобства хозяйки. Видно невооруженным взглядом, что Янис старался исключительно для нее. Возможно, между ними было что-то большее, чем эти немыслимые договоренности.
– Что именно ты хочешь знать? – спрашивает меня, составляя с деревянного подноса на стол одну чашку на блюдце и чайник.
– Всё.
– Это понятие растяжимое.
Кофемашина издает плавную мелодию, оповещающую о готовности напитка. Когда Лея снова возвращается к столу с моим кофе и садится напротив, я спрашиваю:
– Вы жили здесь вместе?
– Не совсем, – качает она головой, наливая в свою кружку чай. – Янис оставался здесь на несколько дней, а потом улетал на лечение… Его не было по две-три недели первое время. Но приезжал он регулярно. А потом, когда я была уже на пятом месяце, Янис задержался, – вспоминает она, и я замечаю, как невольно дрогнули её губы, будто сопротивляясь подступившим слезам. – Он уехал за неделю до рождения Мари. Больше я его не видела.
