Классическая музыка последние пять лет не раздражала Антона – наоборот: на флешке в машине игрались и симфонические треки. Разухабистой поступью Первого концерта Чайковского нравилось запускать день, а заканчивать, возвращаясь с работы, пронзительно-глубокой и чистой мощью Шестой симфонии. «Времена года» Вивальди были и туда и сюда – даже при девушках включал. Обычно нравилось. Впрочем, особенно романтичных чаще удавалось зацепить осовремененной компиляцией Libertango, а для совсем телочек или чикуль всегда были разные The Best Dance Music of the Year – знакомые песенки незаметно раскрашивали убогую простоту «Поло», а значит, и водитель, пусть больше себе, но казался покруче. А уверенность всегда была к благу.
Антон удачно развалился у стены с окном, заказал у официантки клубный бургер, картошку фри и безотказную к любой еде колу. Драматический для скучно-стареющих зожников микс, но Антон позволял его, пока был молод и не замечал в своем недавно завершившем созревание теле ни намека на болезненное увядание. Пока можно. Хотя и вредно. Но можно. Пока. Но вредно – не зря же люди твердят! Антон снова пообещал себе – нет, не бросить фастфуд, а хотя бы подумать, как его уменьшить в своей жизни. Или выделить один день в неделю на эту джанковую, как говорят америкосы, жратву. Почему америкосы? Откуда это пошло? Всегда назывались американцами. Но америкосы жестче звучит. И круче. Так что со жратвой? Может, пока разнообразить овощами-фруктами свою физическую привязанность к жирной еде?
И снова решив вернуться к намерению позднее, Антон достал «Айпод» и, пока старый планшет загружался, стал незаметно оглядываться. Шумных, раздражающих или освежающих себе кровь скандалами людей не видно, все были увлечены шуршанием своих мыслей и разговоров – никто бы и не заметил, как он их изучал.
Ближе всего сидела пухленькая, будто с исколотым прыщиками лицом девушка лет двадцати. Ее железно-рыжей копне волос ревущей яркостью гармонировал оранжевой свитер и намотанный вокруг шеи кислотно-зеленый шарф. Старательно зевая, незаметно осматривалась – все ли видят, как ей здесь скучно? Потом, презрительно надув губы, неестественно тонкие, заново утыкалась в обклеенный оранжевыми и бирюзовыми цветами нетбук и одним пальцем лениво тыкала по кнопкам. Там был «Вотсап» во весь экран. И больше ничего. Антон видел, как она написала: «Сижу в ресто. Вокруг печальная масса пиплов. А ты, подруга, где сейчас?» Потом стирала и писала заново. Тот же текст, лишь меняя слова местами.
Она просидит до закрытия. И так будет лет десять, наверное. Работая днем, например, маркетологом – из-за видимого стремления к яркости вечерами будет тянуть зеленый чай с жасмином, иногда большой карамельный латте, всегда в мерцающей надежде встретить того, кто сможет разглядеть ее особенную, как ей кажется, душу. Не встретит и со временем начнет жить вместе с выпивающим хмырем – из тех, кто годами ищет эго-достойную работу, болтаясь на чужой шее. А она станет нахваливать подругам любой взмах насупленной бровки своего суженого. Потом поженятся. И она уже официально потащит на себе мечущегося поисками счастливой судьбы мужа да пары-тройки детей, а они обязательно родятся.
Порою от суженого будут долетать подзатыльники, а может и тычки, но она легко придумает, чем провинилась. Сама придумает, без подсказок. И да, конечно, развод исключен: муж без нее точно пропадет – соседи и родственники выучат наизусть эту любимую мантру живущих в упорных иллюзиях женщин. Антону эту девочку совсем не жаль: она хочет казаться больше, чем есть – судьба наказывает таких.
