Маневры памяти (сборник) - страница 43

Екатерина Ивановна Нелидова (1758–1839).

Мундир Василия Матвеевича Глинки.

Петр Васильевич Глинка (1874–1942)

Угловой диван карельской березы.

Сергей Михайлович Глинка (1899–1942).

Николай Иванович Исаев. 1890-е годы.

Борис Николаевич Исаев. 1914.

Сергей Николаевич Исаев. 1914

Циферблат часов Н. И. Исаева.

Наталья Исаева. 1944.

С. Н. Исаев. Конец 1950-х. Поселок Крестцы.

Б. Н. Исаев. 1960-е. Крестцы

В Нью-Йорке выходит русскоязычная газета «Новое русское слово». Весной 1994 года, задержавшись в Нью-Йорке в гостях, я печатал в этой газете серию небольшого размера литературных опытов под общим названием «Умом Россию не понять». Это были не очень веселые истории с характеристическими, как мне казалось, поворотами из нашего тогда совсем еще недавнего советского прошлого. Штаты – страна быстрых осуществлений, и на исходе пятого десятка лет я впервые в жизни начинал улавливать связь между спросом на то, что пишешь, и тем, как этот спрос оплачивается. Кроме того, все происходило в каких-то немыслимых темпах – и в понедельник поставить точку на нескольких страницах тобой написанного, а в четверг увидеть это напечатанным – да когда это в своем Питере я мог о подобном мечтать?

Такой стиль отдавал репортерством, что всегда мне казалось занятием довольно молодежным, но непривычность увлекала, и я ловил себя на ощущениях, о которых раньше только читал. Заканчивая еженедельный репортаж, персонаж, которому свойственны такие ощущения, привычно сидит за уличным столиком своего обычного кафе, а бармен или официант (конечно, старый его друг, а также будущий книжный прототип) снабжает его несомненно бессмертными репликами… Сидя на скамейке в Централ-парке и часами строча в блокнот, я ощущал себя репортером 1920–30-х. Репортажи мои, однако, как я уже упомянул, были из воспоминаний о парадоксах советского быта 1960–70-х.

Но все это я к тому, что очень увлекся газетой. «Новому русскому слову», или в просторечии – НРС, в обед, как говорится, сто лет, и как всякое периодическое издание, а значит, обязанное быть злободневным, газета пережила на своем веку фазы самые разнообразные. В ту же пору, повторяю, это весна 94-го, русскоязычные эмигранты волны второй половины 1980-х, не сказать чтобы были еще одной ногой в России, но концы их путевых шарфов еще несомненно трепетали именно там, и все, что в России менялось, скажем, свобода выезда за рубеж, открывшаяся возможность приватизации, а значит, и продажи квартир, появление частных банков, рынков и магазинов, финансовая пирамидщина и проч., их горячо интересовало. А раз интересовало, так, значит, в НРС, газете, выходящей для них, и печаталось. У половины эмигрантов, особенно старшего возраста, и особенно у тех, кто в оставленной стране чего-то добился – должностей и известности (даже самых минимальных), или любого ощущения нужности – пульсировала остаточная ностальгия, хотя большинство в ней и не признавалось. Во-первых, слишком уж большой кульбит в собственной судьбе был проделан каждым, а во-вторых, лишь за несколько месяцев перед тем танковые орудия в Москве били по фасаду Белого дома. Нет, о возвращении никто не думал. Но интерес к России, который несколькими годами позже резко пошел на спад, тогда был еще очень горяч, и газета этот неостывший интерес эксплуатировала.

Раз печатаешься, так естественно, что тот орган, в котором печатаешься, и читаешь. В газете попадалось много интересного. Коммерческие объявления не занимали тогда еще столько места, сколько стали занимать впоследствии, и из номера в номер непрерывной чередой шли статьи, касавшиеся самых интересных, а часто и совершенно закрытых (для бывшего советского человека) тем прошлых десятилетий – Китайско-восточной железной дороги, советско-финской войны, власовского движения, создания атомной бомбы, гражданских войн 1970-х годов в Африке, истории гибели на Дальнем Востоке корейского лайнера и т. д. Манило бросить все и только читать, читать. Троцкий, Лоуренс Аравийский, Киров, Черчилль, Борман, Бажанов, Скорцени, Кадафи – нырнешь в газету – и полдня как не бывало…