– Прежде всего, как это получилось, что она стала жить с вами? – спросил О’Брайен.
– Ее мать была старым другом нашей семьи, – ответил я. – И ее отец тоже, но он умер, когда Мэддокс было два годика. И тут еще ее мать потеряла работу. А у нас было все в порядке, у моей жены и у меня, вот мы и предложили забрать Мэддокс в Нью-Йорк, платить за частную школу для нее – наша дочь тоже там училась. Мы рассчитывали обеспечить ей приличную жизнь.
Выражение лица О’Брайена сказало все остальное: Но вместо этого…
Но вместо этого Мэддокс закончила жизнь в морге.
– Вы знали, что она в Нью-Йорке?
Я отрицательно покачал головой:
– Ее мать снова вышла замуж и уехала в Калифорнию. После этого мы не общались. В последний раз, когда я что-то слышал про Мэддокс, она жила где-то на Среднем Западе. После этого мы не имели представления, где она живет и чем занимается. Кстати, чем она занималась?
– Работала кассиршей в кафе на Ган-Хилл-роуд, – сообщил мне О’Брайен.
– Мэддокс была умненькая девочка, – сказал я. – И могла… любую работу выполнять.
Глаза детектива сообщили мне, что он уже и раньше слышал подобные истории; умненький ребенок, у которого были большие шансы неплохо устроиться в жизни, но он их упустил.
Я же не мог не задать ему следующий вопрос:
– Отчего она умерла? По телефону вы сказали мне просто, что ее тело нашли в квартире…
– Судя по ее состоянию, от недоедания, – ответил О’Брайен. – Никаких следов наркотиков, никакого насилия.
Он задал мне еще несколько вопросов, хотел выяснить, не слышал ли я чего-нибудь о Мэддокс в последние несколько месяцев, не знаю ли о местонахождении других членов ее семьи – вопросы, которые сам он именовал «рутинными». Я отвечал, конечно, вполне правдиво, и он, кажется, нормально воспринял все мои ответы.
Через пару минут О’Брайен поднялся на ноги.
– Ну ладно. Спасибо, что пришли, мистер Гордон, – сказал он. – Как я уже говорил вам по телефону, когда просил подойти к нам, это просто потому, что ваша фамилия всплыла в ходе расследования.
– Да, вы так сказали. Но не сообщили, как именно всплыла моя фамилия.
– По-видимому, она иногда упоминала ее в разговорах, – пояснил О’Брайен с вежливой улыбкой. – Извините, что побеспокоили вас, – добавил он, протягивая мне руку. – Уверен, вы все понимаете.
– Конечно, – сказал я, а затем встал и направился к двери, сожалея, что жизнь Мэддокс закончилась так рано и так скверно. Но затем напомнил себе, что даже если я, в конечном итоге, оставил все усилия ей помочь, то это произошло по ее вине – она, в сущности, не предоставила мне иного выбора.
При мысли об этом я живо представил ее себе: маленькая девочка, под дождем, ждет такси, которое отвезет ее в аэропорт, и тот взгляд, который она бросила на меня час спустя, когда уже направлялась к трапу самолета, и ее губы, пытавшиеся произнести последнее слово, которое она мне тогда сказала: «Извини».
«Извинить за что?» – спросил я себя тогда, поскольку на тот момент ей очень даже было в чем признаваться.
* * *
– Ты видел ее тело?
Я помотал головой.
– Не было такой необходимости. Управляющий домом уже ее опознал.
– Странно, что твое имя вообще всплыло, – сказала Дженис. – Что она… вообще о тебе упоминала.
Мы с женой сидели с вечерними бокалами вина и пялились вниз, на Сорок Вторую стрит, которая теперь совсем не походила на то, какой она была, когда Мэддокс жила с нами. Опускалась ночь, и под нашим балконом на двенадцатом этаже люди шли к Бродвею; среди них было несколько семей с детьми, и они, несомненно, торопились в кино, на мультфильм «Король Лев».
