Ах, если бы он остался в армии! Санек был парнем веселым, компанейским, взявшим над Борисом своеобразное шефство. Никакой «дедовщины», местные девушки, сибирячки из небольшого города и больших деревень, разбросанных рядом с частью, как бисер, и полностью первый этаж в его распоряжении – можно было работать над своими картинами. В октябре-ноябре Санек бы ушел на дембель, а он остался. Живи – не хочу! Но – мать. Увезла его из армии. Ему прописали лекарства. Таблетки всякие. До двадцати лет он совсем не работал – писал картины, слушал классику, смотрел телевизор. Но пробиться не удавалось. Пока была жива бабушка, жить было можно – она получала хорошую пенсию. Умерла – и пришлось идти работать оператором котельной. Матери посоветовала ее знакомая. Он отучился, а потом его устроили на завод. Повезло в том, что он никогда не работал один, а все остальные операторы были опытными и все досконально знающими специалистами. Как-то отсиделся, но однажды случилось неприятное событие: напарник заболел, а из другой смены никого не дали. Первый день прошел нормально, а на второй ему позвонили с подстанции и попросили отключить отопление. Борис пошел на котел и, как он думал, закрыл нужный вентиль. Но, как оказалось, вместо того, чтобы отключить отопление на подстанции, он закрыл главную паровую задвижку. Уже через минуту сработала сигнализация. А до этого он забыл“ поставить котел на „защиту. Пару в котле некуда было деваться. Сработали предохранительные клапана. И он растерялся. Следуя какой-то непонятной логике, он начал сбрасывать воду. А всего-то надо было вновь открыть задвижку!
Котел он «сжег». Ему повезло, что уволили не по статье. Это было год назад. На нормальную работу в его уже немолодые годы было устроиться трудно. Но вот, два месяца назад, та же подруга матери предложила ей, чтобы он пошел работать на азотно-кислородную станцию, где были свободные места. Успокоив себя тем, что на котлах он как-то смог «продурковать» целых одиннадцать лет, Борис согласился. Работа оказалась мало оплачиваемой даже по сравнению с котельной, и более нудной и сложной. Он не сразу понял, что собой представляют эти компрессоры. И особенно не понял, почему его взяли. У него сложилось впечатление, что от него ожидали знаний по специальности сразу же. Но ведь это нереально! Начальник станции, Шлаков, сам был не ахти каким специалистом. И все об этом знали. Шлаков сидел все время в кабинете, то смотрел кино, то залезал в скайп. А ведь он не был хозяином. А являлся таким же наемным работником, как и Кортонов, только рангом выше. Просто у него были связи, которые позволили ему занять эту должность без должного профессионализма. Должность без должного – как шимейл без члена – принцип этого лживого мира.
Но плевать на Шлакова, плевать на ехидноватое отношение слесарей, подтрунивовавших над тем, что Борис совершенно не имел технического склада ума. В принципе, весельчак Шинин, уехавший недавно с семьей в Египет, горлодерун Мальгин, любитель послушать гороскоп по радио и сыграть в лотерею, студент философского факультета Никита, которого устроил слесарем его отец, мастер участка, молчаливый Крепс, да и тот же Шлаков – все это было не страшно. Другое оказалось для него ударом. Да таким, что несколько дней он только и думал об этом. На станции работала его воспитательница из детского сада. Он, конечно, ее не узнал. Это было понятно. Просто в первый же день, женщина за шестьдесят, в «трениках» вытянутых на коленях, с крашенными черными волосами, с недобрыми глазами, внимательно посмотрела на него и, попытавшись приветливо улыбнуться, что у нее не получилось, спросила:
