Отужинав, по уже устоявшемуся обыкновению я поехал на автобусе к Мишане. После традиционного спринцевания милфы разделся, улёгся на матрац и просунул через дырку в клеёнке член. Она взгромоздилась на станок, вздрочнула писюн и впендюрила его в очко. Несколько дней назад я впервые обратил внимание, что шланг стал проскальзывать ей в задницу как по маслу. То ли анус милфы растянулся, то ли она перестала тужиться.
Погоняв некоторое время писюн туда-сюда, я развалился на спине и разомлел. Милфа же, пыхтя как паровоз, в размеренном темпе запрыгала на члене. Бухнули тяжёлые шаги, и с обеих сторон от станка материализовались Мишанины колени. Милфа стопарнула, явно готовясь принимать дрозда во второе дупло. Но корефан почему-то не залез на неё сверху и продолжил молча стоять.
Внезапно давление на клеёнку увеличилось, она прогнулась сильнее, чем обычно, и грянули хлёсткие шлепки. Ноги милфы свесились с края станка, и она резко мотнула тазом. Громко захрустело, и член пронзила острая боль. В него будто залили расплавленный свинец, который низвергся в яйца и уже оттуда начал растекаться по паху, охватывая его пламенем.
Я выудил шланг из милфиной жопы и, работая руками, выполз из-под клеёнки, оставаясь на спине. Поднявшись на ноги, увидел Мишаню, нависшего над милфой. Оскалившись, он стискивал ей горло своими огромными лапищами. От напряжения на его шее вздулись вены, а со лба градом лил пот.
Милфа колотила его ладонями по плечам, открывала и закрывала рот в бесплодных попытках вдохнуть воздух, типа как выброшенная на берег рыба. Её харя побагровела, а зенки норовили выпрыгнуть из орбит. Пару раз она зарядила коленями по Мишаниным бёдрам, но он не дал слабину.
Моё внимание перехватила пульсирующая боль в паху. Я перевёл взгляд на шланг, превратившийся в спелый баклажан средней величины. Он раздулся, увеличившись чуть ли не вдвое, искривился и приобрёл фиолетовый оттенок. Когда я дотронулся до члена, чтобы снять презерватив, по нему словно шандарахнула шаровая молния, и в глазах вспыхнули мириады искр. Меня затошнило, и я запечатал ладонью рот, дабы ненароком не заблевать ковёр на полу. Рвота вдруг отступила, и я гаркнул, корчась от боли:
– Мишаня, какого хрена ты творишь?
Он зыркнул на меня исподлобья и засим снова вперился в милфино рыло. Она уже не подавала признаков жизни и лежала, глядя в потолок. В оконцовке Мишаня прессанул ей шею с утроенной энергией и, убрав руки с её горла, пальцами сомкнул ей веки. Он обернулся и спокойным голосом произнёс:
– Что случилось?
– Хуй сломался! – воскликнул я и показал на опухший писюн.
– Бля… – протянул он и кинулся на кухню.
Я устроился в кресле, стараясь не тревожить член, откинул голову на спинку и зажмурился. Мишаня наколол льда из морозилки, насыпал его в пакет и притаранил мне. Я приложил лёд к шлангу, а корефан сгрёб в охапку милфу и перенёс её в кладовку.
– Ну как, полегчало? – поинтересовался он, вернувшись в гостиную.
– Терпимо. Что делать-то будем?
– В больницу тебе надо и чем скорее, тем лучше.
Мишаня помог мне надеть шорты, захватил лопатник, мы сели в машину и помчались к Ленинскому проспекту. Затормозили за поворотом на Чернавский мост и заскочили в медицинский центр «Муромец». У регистратуры нас встретила девчушка лет 20 в белом халате. Кент с ходу выпалил:
– Нам к хирургу, в какой кабинет?
– Вам назначено? – полюбопытствовала она.
