Отделка фойе также радовала глаз. Пока юная админша на ресепшн барабанила по клавиатуре компьютера, забивая в него личные данные Коюрова (он действовал здесь под своей фамилией, предъявил собственный паспорт), Максим окинул быстрым, но цепким взглядом простиравшееся на стене за спиной девушки обширное панно – оно внушало изумление, ибо на первый взгляд могло показаться образцом абстрактного искусства: бесконечным плетением цветных узоров в восточном стиле. Но уже второй взгляд выделял в потоках непрерывных извилистых линий силуэт того существа, чьё имя носила гостиница, – птицы Алконост, с человеческими руками и короной на женской голове.
С магнитным ключом в руке Максим потопал на третий этаж – опять пешком, хоть лифты имелись и непосредственно в гостинице, целых два. Лестница была существенно шире, нежели винтовая из гаража, с более пологими маршами, застелёнными бордовыми дорожками – нога тонула в ворсе чуть не по щиколотку. По такой лестнице, наверно, даже скатываться было бы не больно… Коюров шагал по ней по-спортивному живо, пружинисто. Никто ему на лестнице не встретился, никто не обогнал.
Шагнув в свой номер, Коюров подумал, что попал в русскую сказку. Убранство, мебель, то, что хотелось называть утварью, – всё выглядело натурально старинным, даже допотопным: лавки-кушетки, вроде бы дубовые стулья с гнутыми ногами и спинками. Прошёл в ванную комнату – и там раскорячилась на когтистых лапах громадная лохань, искусно сбитая из деревянных жёлтых клёпок. Максим недоверчиво провёл рукою по внутренней поверхности лохани – оказалась на диво гладкой (а ведь он, по правде, от такого чуда очень ожидал заноз!). И дух поднимался из ёмкости не противный – не банный, сырой, мочальный, а лёсной, хвойный, бодрящий. Коюров вернулся в комнату, опустился в деревянное кресло, вызывавшее ассоциации с историей про Машу и медведей, и только сейчас заметил, какой покой окружает его. Тишина – однако не ватная, а живая, в которой угадывался шорох ветерка в невидимых ветвях, далёкая птичья трель, лёгкий плеск воды, даже как будто детские голоса…
Ну это уж слишком, подумал Коюров. Такого ретро и такой глубокой релаксации я вообще-то не заказывал. Да и не готов…
Этак здесь я, пожалуй, только раскисну… – усмехнулся он. Комфорт расслабляет, расхолаживает…
Максим резко поднялся из кресла, прошёл к окну, приоткрыл его на пару делений гребёнки – только чтоб в номер ворвался гул улицы. Не такой могучий, как в столице, но всё же нормальная урбанистическая какофония… Но вместе с этим шумом в щель между панелью и рамой потянуло и вполне себе городской гарью и вонью, какой-то прелью, почти болотной. Хотя ведь осень, конечно. А Милоровск расположен в самой что ни есть глубинке. С минуту Коюров стоял у окна, накачивал себя прелестями современной экологически не очень чистой жизни. Потом закрыл раму, расстегнул одну из молний своего дорожного несессера и вытащил оттуда плоскую серебристую коробочку с кнопками, индикаторами и дисплеем. А ещё внутри коробочки имелись два раздвижных стержня телескопических антенн. Максим растянул антенны на всю длину, включил прибор и походил с ним по номеру. Проверка заняла даже меньше минуты – «жучков» в номере не обнаружилось. Завершив процедуру, Коюров положил багфайндер на столик, не выключая его, достал из кармана куртки телефон и, выведя на экран список последних звонков, нажал на ярлычок, подписанный «Хельхюгель». Такой на самом деле была фамилия Силыча.
